Татьяна Калугина - Группа [litres]

– Я иду, Жужу, – сказала Андреа, утирая выступившие слезы. – Я иду за тобой. Веди, куда ты меня ведешь…

Фьюти сидел на краю пирса, болтал ногами и бросал в воду принесенные с собой камешки. С тех пор как его коротенькие лапки удлинились, а тело приобрело человеческие пропорции, он постоянно только этим и занимался. Даже тогда, когда была не его смена дежурить, высматривая кита.

Фьюти нравилось сидеть здесь одному и чувствовать себя обыкновенным мальчишкой лет одиннадцати (которым он сейчас и являлся). Он воображал, что приехал сюда на каникулы или на какой-нибудь семейный уикенд и что его родители устанавливают сейчас палатку на пляже и раскладывают еду на белоснежной льняной скатерти, расстелив ее на песке и прижав по углам камнями. Еще есть маленькая сестренка. Или братик. Он ползает вокруг и пускает слюни. Папа с мамой счастливы. То есть папа – это не совсем папа, это новый мамин муж, но Фьюти ничего не имеет против такого положения дел. Главное, что мама – это мама. Та же самая, его мама.

Пирс был очень длинным. Он вдавался в океан километра на полтора и представлял собой ломаную прямую, состоящую из нескольких отрезков неравной длины. Волны плескались под днищем пирса, глодали его серые деревянные сваи; иногда от перехлеста волн к свешенным вниз ногам Фьюти взлетал небольшой фонтанчик из пены и брызг, – тогда Фьюти быстро выпрямлял ноги в коленках, и брызги пролетали в каких-нибудь миллиметрах от его икр. Не то чтобы он боялся замочить ноги. Просто к этой воде нельзя было прикасаться. Вода этого океана была не совсем водой, хотя и выглядела очень реалистично. Если ее коснуться – тебя мигом отсюда вышибет. Перенесет куда-то в другое место. А Фьюти совсем не хотел отсюда переноситься: во-первых, ему здесь нравилось, а во-вторых – нужно было дождаться кита.

Фьюти уже не помнил, откуда он знал все это. Кажется, что-то такое говорилось на табличке, торчащей из песка. Эта табличка была первым, что они увидели, когда очутились на пляже. Табличка казалась сделанной из куска фанеры, но на самом деле была интерактивной – надписи на ней то и дело менялись. Когда они, чудики, только пришли, надпись гласила: «THE WAITING FOR A WHALE ZONE».

– Чего-чего? – прочитав, недовольно поморщилась Зильда. – А почему бы просто не написать: «Место ожидания кита»?

– Кита? Какого кита? Тив-тив! – заволновалась Тивц.

А Хпр сказал:

– Нахверное, это мехстный трансхпорт.

После этого они направились было к воде, чтобы помочить ножки, но тут Лисенок бросил еще один взгляд на надпись – и остановился как вкопанный.

– Тявк! – издал он на своем лисячьем, но тут же исправился: – Бр-р-р, стойте!

Все остановились.

– Тут написано: «Океан. Трогать воду строго запрещено».

– Но почему?! – воскликнул Фьюти, больше всех огорченный такой несправедливостью. Он так мечтал потрогать океан…

«Вы сразу исчезнете. Вас вышибет с этого уровня. Отбросит к самому началу прохождения, а может, и вовсе выкинет из игры. Так что держитесь подальше от воды, – ответила табличка чередой новых надписей, которые появлялись на ее белом фоне и тут же таяли. – Поняли?»

– Поняли, – ответил за всех Лисенок.

– Трогать воду нельз-з-зя, – сказала Зильда, и в воздухе мелькнул ее полиловевший язычок. – А что тогда можно? Что нам вообще тут делать?

«Да все, что захотите! – ответствовала табличка. – Бегайте, резвитесь, стройте замки из песка. Вы же дети!»

– Дети?! – изумились все пятеро.

Но табличка, одарив их напоследок широким смайлом, уже переключилась с режима диалога в режим одностороннего информирования. «THE WAITING FOR A WHALE ZONE» – снова проступило на ней.

Трудно сказать, сколько времени они здесь провели, но за это время Тивц полюбила бродить вдоль линии прибоя и слушать ветер. Из кругленькой синей птички она превратилась в девочку-подростка, тонкую и высокую. Альба в свои тринадцать такой не была, но хотела быть именно такой, грезила о себе такой – и каждый раз опускалась с небес на землю, просто взглянув на себя в зеркало.

Здесь, на побережье океана, зеркал не было, но попадались другие находки, не менее интересные. Вот, например, только что Тивц посчастливилось найти осколок бутылочного стекла. Осколок был уже старый, гладкий, с обкатанными краями. Тивц прошла немного дальше и подобрала еще один осколок, крупнее. Еще через сотню метров, преодолев песчаную травянистую косу, отделявшую один дикий пляж от другого, Тивц обнаружила целые россыпи таких стекол. Она спустилась к ним, мысленно похвалив себя за то, что не взяла на прогулку вторую девочку из их компании – маленькую непоседливую Зильду, которой на вид было лет шесть и которая не считала свой возраст поводом хоть немного слушаться старших.

Осторожно ступая босыми ногами, Тивц принялась бродить между осколков. Она понятия не имела, что она ищет и ищет ли что-нибудь; просто бродила, глядя под ноги, и все. Некоторые осколки блестели в лучах неяркого солнца, спрятанного за облаками, другие были похожи на тусклые матовые камешки, исцарапанные наждаком песка. Некоторые были не вполне и осколками – почти целые бутылки с отбитыми горлышками или донышками. Волны лениво катали их вдоль линии прибоя с хрустким леденцовым шелестом, словно конфеты на языке.

– О! – обрадованно вскрикнула Тивц, увидев то, что, оказывается, искала. Единственную не поврежденную, целиком сохранившуюся бутылку на всем пляже. К счастью, бутылка лежала в недостижимом для волн месте, и Тивц подняла ее без всякого риска быть выкинутой.

После этого Тивц устроилась на песке, найдя место почище, без крупных осколков, и пристроила бутылку между коленей. Она думала, ей придется повозиться с крышкой, а может быть, даже разбить бутылку, но крышка открутилась на удивление легко. Тивц перевернула бутылку, и на ладонь ей выпало скрученное трубочкой письмо.

Сгорая от любопытства, Тивц приступила к чтению.

«Дорогая, любимая доченька! – говорилось в письме. – Если ты держишь это письмо в руках – значит, ты тоже здесь. В мире, где разлученные души пытаются найти друг друга, чтобы немного побыть вместе. В мире, где мертвые с мертвыми прощаются навсегда. На земле, при жизни, люди не успевают этого сделать, а если и успевают, то их прощание отравлено страхом и болью, агонией умирания. Поэтому и создано это место. Для самых последних слов. Доченька! Я не знаю, как искать тебя в этом мире, куда идти, вокруг меня кромешная темнота…»

На этом послание обрывалась: просочившаяся в бутылку вода испортила бумагу, и буквы превратились в размытые кляксы.

Тивц перечитала письмо несколько раз. Собралась было снова свернуть его в трубочку и сунуть в карман толстовки, но оно рассыпалось у нее в руках. Все, что оставалось сделать Тивц, это отряхнуть пальцы от серовато-бежевой бумажной трухи, в которую превратился за считаные секунды листок с посланием.