Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

— Они имеют какое-то отношение к моим снам?

Баринов снова вздохнул, устало и словно бы отстраненно.

— Вы, Нина Васильевна, на удивление умеете задавать неудобные вопросы… На него я сегодня не имею однозначного ответа. Не могу сказать ни «да», ни «нет».

Они помолчали.

Нина ждала его решения, а он мысленно прикидывал, что, может, и к лучшему на время свернуть эксперименты. Вернее, приостановить.

Действительно, ничего нового пока не вырисовывалось, а набирать статистику — толку мало. Нужно что-то принципиально иное. Посидеть над накопленными материалами, подумать, поискать какие-то другие подходы… Да и комиссия, черт ее дери, останется с носом: кончились эксперименты с экстрасенсорикой, нет объекта, и тема приостановлена на неопределенный срок. А уляжется ажиотаж, можно будет снова к ней вернуться. А к тому времени и сама подопытная успокоится, отдохнет…

— Знаете, будь моя воля — изолировал бы я вас от превратности нашего мира. От всех забот, искушений и опасностей.

Нина рассмеялась несколько искусственно.

— Это где же, Павел Филиппович, в петровской кунсткамере?

— Упаси бог! В Алмазном фонде, дорогая Нина Васильевна, в Алмазном фонде! Среди таких же уникальных творений природы.

— Великоват получится алмаз-то! Интересно, на сколько карат потянет?

— Вашу ценность не измерить в каратах.

— Это комплимент?

Баринов словно не услышал ее.

— Ну что ж, Нина Васильевна, значит, так и порешим… Но только с условием — не забывайте нас. Лично мне не хотелось бы вот так просто исчезнуть из вашей жизни.

Нина остро взглянула на него.

— Что-то не похоже на вас, Павел Филиппович. Или… это завуалированное признание?

Как всякая привлекательная женщина, а Нина не без основания считала себя таковой, за свою жизнь она выслушала немало признаний в симпатии, в интересе, и даже любви — и открытых, и намеками. Не считая прямых и откровенных действий, на которые нередко отваживаются мужчины, спровоцированные местом, временем и обстоятельствами, когда они без разговоров решаются идти напролом: обнять, поцеловать, повалить на диван, затащить под куст, зажать в узком пространстве прихожей или кухни, а бывало, и между шкафами ЭВМ… Да мало ли где! У пульта в машинном зале или в кабинете — подсесть поближе, взять за руку, заглянуть призывно в глаза… иногда даже стихами заговорить, чужими, разумеется, но, помнится, попался среди них скрытый поэт — и начал шпарить, подвывая, свои рифмованные строки… Но все же каждое из таких объяснений чем-то да предварялось, всегда можно было угадать тот миг, когда собеседник решался на словесный изыск или попытку действия…

Но с Бариновым подобные выходки никак не ассоциировались, и то, что он счел возможным «выйти на тропу любви», показалось странным и нелепым. Что он тут же и подтвердил.

— Нина Васильевна, расставим точки над «i», — он задумчиво потер подбородок и даже слегка поморщился. — Не хочу показаться грубияном или невеждой, не владеющим «политесом» с женским полом, однако ж с вами, по-моему, можно изъясняться открытым текстом. Я очень четко провожу границы между любовью, влюбленностью, симпатией, интересом, дружбой, приятельством, простым знакомством и так далее. В данном случае рядом с моей искренней симпатией к вам — как мужчины, как человека, абсолютно четко соседствует исключительно шкурный интерес — как ученого… Ваше решение прекратить участие в исследованиях я уважаю, хотя, извините, не понимаю, но чисто по-человечески знакомство с вами, общение с вами я прерывать бы не хотел… Кстати, вы почему не приходите ко мне на «четверги»?

— Но, Павел Филиппович, я предполагала…

— Ну-ну, заканчивайте!

— Я предполагала, что у вас собираются друзья, хорошие приятели, а ведь я, собственно, не отношусь ни к первым, ни ко вторым.

— Хорошо, допустим. Но есть еще категория, о которой вы умолчали — «интересные люди».

— Вы считаете меня и моего мужа интересными людьми?

Баринов остро глянул на нее, словно уколол. Она стойко выдержала его взгляд и даже улыбнулась.

— Хорошо. — Он помолчал. — Другая сторона дела: лично вам хотелось бы общения с интересными людьми?

— О-о, Павел Филиппович! Вот это уже запрещенный прием!

— Ничего, ничего! Друзья прощают мне и не такие выходки!.. Словом, уважаемая Нина Васильевна, первый четверг месяца — уже послезавтра. Мы с Лизой начинаем принимать с четырех часов пополудни. Вам все ясно?..

Ну вот, решение принято, все обговорено. И даже обошлось без видимых эксцессов.

Но как обычно бывает в таких случаях, в душе оставалось некое разочарование — так быстро и безоговорочно Баринов согласился ее отпустить. Не уговаривал, не сердился на ее решение, не приводил никаких доводов против. Отпустил легко и просто. Правда, очень недвусмысленно предложил продолжать знакомство, даже достаточно близкое, что-то вроде «дружить семьями».

Нина взглянула на часы над дверью. Ого, почти двенадцать!.. Ну, сегодняшняя ночь для эксперимента потеряна, значит, так и быть… Но и прощаться вот так, сразу, тоже не хотелось.

И словно бы в оправдание своему решению она заговорила о Сереже.

— Теперь я смогу побольше времени уделять сыну. У Сережки, по-моему, наступает переходный возраст. Ершистым становится, стремится к самостоятельности. И к озорству. Представляете, Павел Филиппович, на днях всем классом сбежали с уроков и отправились в горы — кто-то пустил слух, что появились подснежники.

— И что? — живо поинтересовался Баринов.

— Ничего, конечно, не нашли, но всему классу снизили оценку за поведение. И родителей вызвали в школу.

— Наказали?

— Сережку? Конечно. Неделя без прогулок и магнитофона. А он в свое оправдание — все сбежали и я сбежал.

Баринов громко расхохотался. А в ответ на недоуменный взгляд Нины принялся рассказывать, как в девятом классе из-за какой-то очередной провинности его вызвали на педсовет. Ну, вызвали и вызвали, поругали, он повинился бы — на том и кончилось. Но в юношеской браваде, когда стали уж очень настойчиво понуждать к покаянию, он выдал изумленным педагогам:

«Я вот что-то не пойму, как мне быть. То меня упрекают, что, мол, все идут не в ногу, а один Баринов в ногу, а то говорят — если все станут с крыши прыгать, и ты тоже прыгнешь?.. Разъясните мне, пожалуйста, когда мне в ногу с крыши прыгать, а когда не в ногу на крыше оставаться?..»

В итоге он заработал «удовлетворительно» по поведению за первое полугодие, а дядьке Антону, который заменил ему отца, директор многозначительно заявил, что видит в мальчике первые признаки диссидентства. «А это, знаете ли, чрезвычайно чревато для его будущего!»

…Объяснять Александре Васильевне и Игорю вынужденный тайм-аут не пришлось. Они поняли все сами, и поняли, пожалуй, правильно.