Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

«Колхоз — дело добровольное».

Неделю Нина блаженствовала.

Это состояние почти напоминало первые дни очередного, заслуженного трудового отпуска. Правда, на работу она ходила, как положено, и домашнюю работу с нее никто не снимал, однако вдруг образовалась масса свободного времени, которым можно было распоряжаться по своему усмотрению. Главное — не тяготила необходимость каждый вечер спешить в лабораторию, исчезли сложности, что, надо признать честно, привнеслись в последние шесть-семь месяцев… А ведь казалось наоборот — это участие в экспериментах принесло ей облегчение… Такой вот парадокс.

Предстоит непростая задача — налаживать отношения с Юрой. И Сережка требует повышенного внимания, он, пожалуй, начинает в самом деле отбиваться от рук. Да, возраст, да, закономерное явление, а все равно тревожно.

…Но время шло, и постепенно, исподволь, начала проступать тяга к прежнему распорядку, сложившемуся за полгода с небольшим. И становилась все сильнее.

Ей не хватало… чего? Общения с Бариновым?.. С другими сотрудниками лаборатории?..

Может, подсознательно она жалеет о том, что так опрометчиво отказалась от возможности избавиться от ночных кошмаров? Пусть даже гипотетической…

А может, так же подсознательно жалеет, что закончились уроки Коровникова? Или что не получится больше попробовать себя в биолокации?.. Хотя бы из любопытства: на что она способна? до каких пределов?

Ну, так что же — разорваться ей, что ли? Вот ведь как привязал ее к себе Баринов!..

А вдруг права Зиночка, и она влюбилась?.. Да нет, не похоже. При мысли о нем она не испытывает никаких нежных чувств, никакого влечения — ни физического, ни психологического. Как там: «…краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами…»

Вообще-то, по большому счету, влюблялась она в своей жизни уже три раза. Стало быть, знала, что это такое, могла сравнивать.

Первая, еще школьная любовь — все перегорело и потухло, осталось только щемящее чувство светлой грусти, нежности и безвозвратности…

Потом появился Юра. Рисковый рубаха-парень, широкоплечий, сильный, симпатичный, общительный и напористый, гораздый на отчаянные выдумки и выходки… С ним ни секунды не бывало скучно, он закружил ее, завертел в какой-то немыслимой круговерти, ошеломил своей влюбленностью — и влюбил в конце концов в себя. Похоже, он и сейчас ее любит, но у нее-то, надо признать, любви к нему как таковой и не было. Влюбленность, увлеченность, любовное наваждение — это да, это так. Прошло какое-то время, и все постепенно сошло на нет, кончилось. Осталась привычка, привязанность, симпатия — ведь он муж, отец ее ребенка, глава семьи… не чужой человек!

И этого казалось достаточно, и жизнь бы продолжалась дальше — спокойно и размеренно, без взлетов, но и без падений… Если бы он так резко не изменился, если бы не проявившаяся вдруг склонность к спиртному!..

Бог знает, то ли в генах у него это было заложено, то ли благоприобретенное в той среде, в которой он оказался, работая на стройке. Ведь не пил же он те два года, когда они были знакомы до женитьбы, и потом, в семейной жизни лет пять-шесть она ни разу не видела его не то чтобы пьяным, но просто сильно выпившим. А ведь они часто проводили время в компаниях, где спиртное на столе считалось нормой и непременным атрибутом веселья — и ничего! И вдруг как наваждение — стал приходить домой сначала навеселе, потом уже еле-еле держась на ногах, а потом… потом его стали уже приволакивать, почти приносить… И на все упреки, на все вопросы, на все недоумения у него находился один ответ — «Хочу — и пью. А захочу — брошу!»

Сначала она пыталась бороться — то ли с ним, то ли с его пьянством, да только абсолютно безрезультатно. Он только озлоблялся, начинал кричать, что он работает как вол, кормит семью и так устает, что просто нуждается в разрядке хотя бы раз в неделю…

А в то время, и правда, работать ей почти не приходилось из-за больничных. Сережа беспрестанно простужался: неделя в садике — три дома. А ветрянка? А корь?.. Только к шести-семи годам он несколько выправился, окреп. Только тогда она смогла показать себя на производстве, ее стали продвигать в должностях… Вот, доросла до начальника отдела республиканского вычислительного центра.

А Виталий… Пожалуй, это тоже любовь. То, что он ее любит, это бесспорно. А она?

С ним она становилась женщиной — обаятельной, нежной, чувственной, желанной. Она каждой клеточкой чувствовала, что необходима ему, и была бесконечно благодарна за это. До слез, до стремления стать для него всем — и даже больше… Да, наверно, это и есть любовь. Или одна из ее разновидностей. Хотя бы потому, что первым, о ком она думала в минуты душевного дискомфорта и тоски, в моменты, когда оказывалась на дне черной пропасти отчаяния и безысходности, был все же он. И инстинктивно искала поддержки и защиты именно у него.

Но вот говорят — за любимого человека можно жизнь отдать. И Нина спрашивала себя, а может ли она ради кого-то отдать жизнь? И честно признавалась — скорее всего, нет. За Сережку — безусловно. А за Юру, за Виталия — нет. Цена слишком высокая. Не по карману.

Субботним утром Нина обнаружила за газовой плитой три водочные бутылки. Пыль сесть на них не успела, в прошлую капитальную уборку их не было. Нина понюхала горлышки — да, свежие. По закраинам дна еще видны остатки.

«А из этих сколько на спор капель можно выжать?» — зло усмехнулась она про себя.

— Юра!.. Юра, пойди сюда на минутку!

Обстановку он понял с полувзгляда и мгновенно перешел в наступление.

— Ну и что? — скривил он губы и громко фыркнул. — Подумаешь! Да ты за целый месяц ни одного вечера, ни одной ночи дома не провела! Думаешь, мне приятно? Весело? Должен же я хоть чем-то заняться, кроме телевизора!.. А ты погоди, будешь и дальше пропадать по ночам неизвестно где, в следующий раз губную помаду найдешь! Но только не свою!

— Э-эх ты-ы!..

Других слов у нее не нашлось. Но как все же он умеет двумя-тремя фразами обезоружить, просто сразить наповал!.. Она махнула рукой и отвернулась к окну.

За спиной бутылки осторожно звякнули, потом приоткрылась входная дверь. Нина прислушалась. На площадке гулко хлопнула крышка мусоропровода, по подъезду разнесся дробный, звонкий перекат — вот и все, улики уничтожены.

Сейчас вернется, начнет приставать, ластиться, замаливая старые и новые грехи… Нина туже завязала тесемки фартука и поспешно открыла холодильник, загораживая дверцей вход в кухню. Нарушая сложившийся годами порядок генеральной уборки, она торопливо выгружала его содержимое на стол и, лишь освободив морозильную камеру, спохватилась, что не отключила холодильник от сети.