Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

— Так-так-так!.. Послушайте, Виталий Федорович, не могли бы вы поподробнее рассказать: что она делала, что вы при этом чувствовали, в каких случаях «массаж» помогал, а в каких нет… Словом, все-все-все, и подробнее!

Беседин коротко рассмеялся и прямо, открыто посмотрел на Баринова.

— Однако ж вы хват, Павел Филиппович! Нина всегда восхищалась вашей целеустремленностью и хваткостью. Признаюсь, относил это за счет чисто женской склонности преувеличивать как плюсы, так и минусы небезразличного для нее человека. Но вижу — была она абсолютно права. — Он посмотрел на часы. — Ого! А ведь просил я у вас, Павел Филиппович, аудиенции максимум на сорок минут, а проговорили… А в двенадцать тридцать у меня самолет.

— Я вижу, у вас все с собой, — кивнул Баринов на кейс.

— Да, не люблю лишнего в командировках.

— Идемте, отвезу вас в аэропорт.

— Спасибо, я на экспрессе или такси возьму. Успеваю.

Баринов решительно встал.

— Ну уж нет, уважаемый Виталий Федорович. Если вам неудобно меня затруднять, то вот вам — я блюду свои чисто шкурные интересы. Во-первых, мне нужно кое о чем вас расспросить. Во-вторых, должен же я хоть чем-то выразить свою признательность за эти записки.

Беседин подумал и тоже поднялся.

— Согласен. Все весьма логично.

Давая прогреться двигателю, Баринов сказал, словно бы невзначай:

— Кстати, Виталий Федорович, вот моя визитка. Через месяц-другой, думаю, «четверги» мои возобновятся. Так что — милости прошу. Один ли, с супругой — как будет угодно, как сочтете нужным. Буду ждать.

В конце рабочего дня Баринов по заведенной практике обошел все службы, а вернувшись в кабинет, спустил предохранитель на дверном замке и отключил телефон.

К этому приему он прибегал в очень редких случаях, но сегодня как раз так было надо. Тетрадь Афанасьевой он хотел бы прочитать без помех.

Второй месяц я обследуюсь в лаборатории сна Павла Филипповича Баринова. Обстановка новая, необычная, но благожелательная.

Пока безрезультатно.

Вернее, кое-какие результаты есть, только не те, на которые я рассчитывала — подсознательно. Поскольку даже я понимаю, что в науке так быстро и сразу ничего не делается. Нужно время. Время и терпение.

Надеюсь, что и то и другое у меня есть.

Оказалось, что короткая стрижка для наложения цереброконтактов вовсе не обязательна. Ну сделала так сделала. (Как говорится, захотелось стать католиком большим, чем сам Папа Римский.) Тем более что она мне идет.

Скучно мне сегодня. Поэтому, наверное, и противно, и скверно.

Как там сказал кто-то из великих французов — Вольтер или Ларошфуко (а может быть, ни тот и ни другой, и вообще не француз): «Кто видел весну, лето, осень и зиму, тот уже все видел на этом свете и ничего нового больше не увидит»…

Ах, Нина, Нина!.. Какая же ты дура! Сколько раз ты давала себе слово — не поддаваться больше ни на какие посулы, не верить никаким обещаниям, не принимать все за чистую монету. И вот — опять.

Ну и черт с тобой, дорогая! Сама виновата, что на лбу у тебя такими большими несмываемыми буквами написано: «ДУРА». Так тебе и надо. Значит, заслужила.

Каждого подопытного перед началом экспериментов прогоняют через осмотры, анализы и прочие медицинские проверки. Пришлось и мне пройти стандартный набор — от общего анализа крови до рентгеновских снимков головы, в частности, мозга.

У института существует договоренность с республиканской клиникой, с узкими специалистами в других больницах и диспансерах. Везде меня принимали без очереди, тем более в провожатые дали Галину Степановну, сотрудницу лаборатории. Она-то и провела меня беспрепятственно по всем кабинетам.

Вчера П. Ф. объявил мне, что я абсолютно здорова.

«Хоть в космонавты!»

Любопытный момент: оказывается, при отборе первых космонавтов медики столкнулись с парадоксальной ситуацией — в то время не существовало критерия «здоровый человек». Не было эталона!.. Врачи изучали болезни, изучали больного, но не имели понятия, кого же на самом деле можно считать абсолютно здоровым!

Твердят: молодежь-де нынче пошла — оторви да брось! Пьют, курят, ругаются, старших не уважают… А вспомните народную мудрость о яблоне и яблочке. Или же классиков ныне полузабытого жанра: «Чем кумушек считать трудиться…» и «Неча на зеркало пенять…» Или более солидное, во всяком случае, более наукообразное: «Бытие определяет сознание»…

Так что, ребята, «бачили очi, що купували — ïжте, хоч повилазьте».

В лаборатории у П. Ф. работает лаборантка Любочка — милейшее существо.

На днях разговорились наедине. Вчерашняя десятиклассница, мечтающая о медицине. Бредит «Записками врача» Вересаева, по десять раз перечитала «Дорогой мой человек» Германа и «Открытую книгу» Каверина.

Принялась восторгаться снами, которые я, на свое несчастье, вижу, мечтает, чтобы и ей хоть раз приснилось что-то подобное…

Ах, девочка, девочка!.. Настанет время — и, быть может, твоя нынешняя наивность и чистота дополнятся мудростью и знанием, а не растворятся и бесследно исчезнут под натиском пошлой и подлой действительности… Жаль мне твоих иллюзий, страшно мне за тебя и таких, как ты, обидно за твое будущее разочарование…

Зато теперь я знаю разгадку: как удавалось ювелирных дел мастерам глубокой древности создавать произведения искусства — серьги, кольца, ожерелья — с такими изящными деталями, с такой мельчайшей проработкой. Сама видела в Эрмитаже коллекцию «скифского золота». Это Левша подковывал блоху, глядя в «мелкоскоп», а у них такой возможности не было. Не знали они ни микроскопов, ни бинокулярных луп, ни простых увеличительных стекол — просто мастера были в сильной степени близоруки, диоптрий за семь-восемь. Я знаю, я сама была одним из таких ювелиров.

Павлов: «Мы отлично знаем, до какой степени душевная психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного».

Сеченов писал о «темных ощущениях», не улавливаемых сознанием субъекта.

Гегель: «Истина сознания — самосознание».

Фрейд одним из первых заинтересовался тем, что ускользает из потока сознания людей. Он писал — то, что неуловимо в самосознании людей, надо подстерегать за пределами самосознания. В сновидениях, в случайных обмолвках, в невольных жестах, несообразностях мышления, в прихотях и чудачествах, в творческой продукции человека, в самих симптомах его душевного расстройства — невроза или психоза.

(Наверное, все это правильно, да только напрямую меня не касается.)

Почему за двадцать с лишним лет я не удосужилась хотя бы элементарно, в первом приближении, проанализировать содержание своих снов?

Удивительно, непонятно, даже неприятно осознавать это.