Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

Баринов обнаружил, что стоит, задумавшись, посреди аллеи, и стоит уже давно… Он украдкой оглянулся по сторонам — не смотрит ли кто, удивляясь? — и свернул на боковую дорожку.

…Как странны и прихотливы изгибы, извивы и повороты человеческой судьбы!.. Как странно, что человек не располагает и никогда — никогда! — не будет располагать достоверной информацией не то чтобы о далеком будущем, но даже о будущем в пределах одной минуты, одной-единственной секунды, одного мельчайшего мига…

В этом можно усмотреть величайшую несправедливость, но одновременно — величайшее благо нашего мира. Да и есть ли где во Вселенной другой мир, в котором существует предвидение будущего? А если есть, то как, на какой основе там сложились и складываются отношения между людьми? Вернее, теми разумными существами, которые вполне могут быть не похожи на нас, ведь даже странно было бы ожидать в других условиях развития конгруэнтных нам форм. Разум — понятно, он не может по определению быть другим, но оболочка не суть важна. А смогли бы договориться два разума — человеческий, наш, и тот, не наш, чужой. Разум «зеленых человечков»… А ведь когда-нибудь столкнемся нос к носу… Или что там у них вместо носа?.. Сможем ли мы понять их, смогут ли они понять нас?.. Интересная проблема, но, к сожалению, чисто теоретическая и до невозможности узкопрофессиональная. И настолько теоретическая, что никакую из существующих общепризнанных теорий в ее основу не положишь, разве что гипотезы разной степени сумасшествия. Но, с другой стороны, как можно определить сущность сознания разумного существа, если в твоем распоряжении лишь один тип этих самых существ? Вряд ли Дмитрий Иванович смог бы построить свою знаменитую таблицу, имея в распоряжении только один какой-нибудь элемент: кислород или, скажем, литий. Пусть даже вкупе с изотопами…

Опавшие листья на тротуаре казались бесконечно разнообразными миниатюрами. В массе своей они выглядели безликими, но стоило глазу остановиться на одном из них, как красота уникальности и неповторимости одного из бесчисленных биллионов изделий — или творений? — природы поражала, восхищала, вводила в трепетную задумчивость… Деревья готовились к очередному умиранию и сбрасывали свой наряд, меняли форму, пряча свою сущность глубоко внутри того, что оставалось неизменно до самого их последнего конца — до их истинной смерти. Естественной — от старости или болезней, насильственной — от засухи или под топором… Или — в автомобильной катастрофе…

Баринов коротко вздохнул и повернул назад.

Год с небольшим вместе. Это не шутка… Но как глупо и нелепо! Сынишка остался. Муж — он-то справится, выдюжит, а ребенку пережить такое… И ведь помочь ничем нельзя, вот что обидно. Муж, дубина эдакая, втемяшил в голову черт знает что, алкоголик вдобавок…

Щетинкин встретил его неприветливо.

— Или у тебя лаборанток нет, сам ходишь за актами?

— Сергей, ты что, не понял, о чем я тебя просил?

— Понял — не понял, — сердито буркнул тот. — На тебе твою бумагу.

Он достал из стола фирменный бланк, убористо заполненный машинописными строчками, и протянул Баринову.

Кабинет заведующего кафедрой патологоанатомии был настолько тесен, что, стоя посредине, можно было, казалось, вытянутой рукой дотронуться до любой из его стен. Обстановка тоже была скудная, под стать. Баринов сидел на скрипучем стуле, упираясь коленями в переднюю стенку письменного стола. Он быстро пробежал глазами текст, вылавливая смысл, и брови его недовольно сдвинулись.

— Ты что мне даешь? А, Сергей? «Причиной смерти…» и так далее…

— А что тебе надо?

— Н-ну… — Баринов на мгновенье смешался, отвел глаза. — В нашем письме все сказано.

— Ах, в письме-е!.. — язвительно протянул Щетинкин и навалился грудью на край стола, пытаясь заглянуть снизу Баринову в лицо. — Ей-богу, ты меня извини, Паша, — сказал он проникновенно и ласково, — но ты, словно дитя малое, неразумное. Каким был, таким остался.

— Да ладно тебе, — нехотя сказал Баринов. — Надоело, честное слово. Каждый раз у тебя одна песня.

— «Ладно»? Нет, голубчик, не «ладно»! — Щетинкин выпрямился в кресле и легонько ударил раскрытой ладонью по столу. — В конце концов, если в городе вокруг твоего имени ходят легенды, это твои личные трудности. Но мне вокруг моего они не нужны. Понятно? Так что не впутывай меня в свои делишки!

Баринов, отвернувшись, смотрел в окно. Щетинкин сердито засопел.

— К твоему сведению, Павел Филиппович, на меня уже и так пол-института показывает пальцем — по твоей милости. Ты что в письме накалякал, а?

— Да ничего особенного, — пожал плечами Баринов, не меняя позы. — Обыкновенная просьба патологоанатомического исследования мозга человека, погибшего в автомобильной катастрофе.

— Да-а?.. Ну и нахал же ты, братец! — внезапно расхохотался Щетинкин. Он потянулся к небольшому сейфу за спиной, достал лист бумаги и положил перед Бариновым. — Это, по-твоему, ничего особенного? — И ткнул пальцем в строки, отчеркнутые красным.

Баринов мельком глянул в лист и снова отвернулся.

— Не вижу никакого криминала.

— Ага, понятно. Ну что ж, постарайся тогда воспринять на слух. — Щетинкин повернул к себе лист и громко, со вкусом принялся цитировать: — «Настоящим препровождаем… убедительно просим… полное патологоанатомическое исследование… особое внимание на наличие в пределах мозговой оболочки отдельных органов или областей неясной или невыясненной функции… предположительно реагирующие на изменения магнитного, электрического или какого-либо другого поля…» И так далее и тому подобное. Подпись — «Директор института, член-корреспондент АН Киргизской ССР, доктор наук…»

— Ну и что? — невозмутимо спросил Баринов.

— Бедный, бедный Наиль Сагирзянович! — шумно вздохнул Щетинкин. — Я, конечно, понимаю — ты кому угодно мозги запудришь. Но тут, — он потряс в воздухе листком, — тут он, пожалуй, подмахнул не глядя.

— Ты кончил? Или намерен резвиться дальше?

Щетинкин, прищурившись, внимательно посмотрел на Баринова и, привстав, перегнувшись через стол, положил ему руку на плечо.

— Ну, не обижайся. Я уже все, выплеснулся… Но если без хиханек и хаханек, как ты мог, Павел, направить мне такое письмо без предупреждения, по официальным каналам? Не понимаю, извини. Даже не посоветовался со мной.

— Тебя не было в городе. Сказали — ты в Джамбуле.

— А ты не мог найти меня по телефону?

— Я был в той машине, Сережа.

— Что-о?!

— Вот, — Баринов шевельнул левой рукой. — Рука и ключица, три ребра, ушибы, сотрясение. Письмо готовил мой заместитель — под мою диктовку. Он же провел изъятие и доставку тебе материала.

— Ты — за рулем? — быстро спросил Щетинкин.