Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

— И что? Ты, как дурак, попёрся к гэбистам? — Щетинкин даже руками всплеснул.

— А что оставалось делать? — огрызнулся Баринов. — Нужда заставит и сопливого любить!.. Я ведь что думал — как-никак член бюро горкома, доктор наук…

Щетинкин хмыкнул.

— Да хоть академик и член ЦК! Для любого занюханного лейтёхи из той конторы ты — никто, и звать тебя — никак! У Андропова, знаешь, чей портрет в кабинете висел?

— Ну-у, Дзержинского, наверное.

— Пушкина, Паша, Пушкина! Дорогого нашего «всё», самого Александра Сергеевича! Потому как тот в своем стихотворении напрямик выдал: «Души прекрасные порывы»!.. «Души» — в данном случае глагол… Ну ладно, поехали дальше.

Помолчав, Баринов продолжил рассказ.

После долгих раздумий направил он в КГБ официальный запрос с просьбой разрешить доступ к материалам исследований академика Иванова-Барковского, поскольку речь идет о закрытых темах, разрабатываемых в шестидесятые годы в лаборатории № 441, которая размещалась в Москве по Большой Дорогомиловской улице, и так далее. Прошло месяца два-три, не меньше, он уже и не надеялся на ответ, как вдруг телефонный звонок — Павла Филипповича приглашают в республиканский Комитет госбезопасности, такого-то числа, к такому-то часу, кабинет такой-то… Вежливый и подтянутый капитан вышел на проходную, даже, что характерно, не спросил документы, а сразу повел к заместителю председателя Комитета. Потом, кстати, так же и проводил до выхода, вежливо попрощавшись.

Сам заместитель председателя был в штатском, предложил на выбор чай или кофе, выразил удовлетворение от личного знакомства с одним из ведущих биологов страны и дал прочесть ответ из центра на бариновский запрос. А там черным по белому: все материалы, касающиеся научной работы и исследований академика АМН СССР, академика АН СССР Иванова-Барковского К. В., равно как лабораторий и научных коллективов, в разное время им возглавляемых, находятся в соответствующих подразделениях АМН СССР и АН СССР. О существовании в указанное время «спецлаборатории» по адресу, приведенному в запросе, Комитет госбезопасности СССР информацией не располагает.

Вот такой письменный ответ. Адресовался он Баринову, но пришел почему-то в республиканский Комитет, и сам Баринов бумагу на руки не получил. Только ознакомился с ним в кабинете зампредседателя, расписался внизу под текстом — и все на этом.

Зампред же, выдержав паузу, поинтересовался, а зачем, собственно, Павлу Филипповичу материалы исследований Иванова-Барковского, и какие именно? Баринов ответил домашней заготовкой, в меру напустив научного тумана из специфичной терминологии: что-де сегодняшние исследования природы сна, которые он ведет, некоторым образом пересекаются с экспериментами, которые ставились некогда в лаборатории Кирилла Витольдовича на Большой Дорогомиловской, и их результаты хотелось бы изучить подробнее. Ну, знаете, чтобы не изобретать велосипед… А на вопрос, какое отношение Баринов имеет к той лаборатории, ведь в числе ее сотрудников он не значился и в своем послужном списке никогда не указывал, что работал некогда под руководством такого выдающегося ученого, ответил, что еще студентом был приглашен в качестве лаборанта лично Кириллом Витольдовичем и работал вплоть до его кончины в той лаборатории — неофициально. И по сей день — так же неофициально — считает себя его учеником. А почему обратился в органы госбезопасности, так ведь тематика той лаборатории была закрытой, и без санкции органов доступ к ней все равно получить не удастся, только время зря потратишь — все замкнется опять же на них. Так не лучше же сразу, напрямую?.. А на вопрос, чем же конкретно занимались в той лаборатории, деликатно извинился, сказав, что не уполномочен даже в стенах этого здания распространяться о деталях работ, пусть двадцатипятилетней давности, в том числе и с уважаемым собеседником, хоть он один из руководителей данного учреждения…

— Но существование той лаборатории он, получается, косвенно признал? — не выдержал Щетинкин.

— Получается так, — согласно кивнул Баринов. — Мало того, я запрашивал о «лаборатории № 441», а мне ответили, что о «спецлаборатории» ничего не знают. Неплохая оговорка, правда? А еще мой собеседник в исключительно корректной форме напомнил мне и кое-какие грешки моей молодости. И дал понять, что еще и другой компромат на меня имеется.

— Ух ты! Вот это да! — восхитился Щетинкин. — Лаборантку соблазнил? В вытрезвитель попал? На уругвайскую разведку работал?

— Дурак ты, Серега, и не лечишься! — вдруг обиделся Баринов. — Я с тобой на полном серьезе, а ты как в цирке в первом ряду…

— Да ладно, Паша, остынь! Ну что ты, в самом деле? Ну, извини, если что не так, — Щетинкин пожал плечами. — Что-то ты сегодня как-то странно на все реагируешь…

Баринов встал с лавочки, прошелся взад-вперед по хрустящему гравию. Потом снова занял место рядом с Щетинкиным.

— В общем, так. После смерти Барковского они хотели из меня сделать штатного стукача, а я не сдержался и дал в морду их вербовщику. Довольно прилично, он месяца два бюллетенил. Намеревались даже судить за хулиганство в особо крупном размере, но в итоге просто законопатили в Киргизию.

Щетинкин задумчиво присвистнул.

— Вот оно как!.. То-то никто из нас понять не мог, почему Баринова не в аспирантуре оставили, а направили поднимать науку национальных окраин?

— Теперь понял?

— Чего ж не понять?.. Тогда колись дальше: что им от тебя надо и почему именно сейчас?

— Погоди, Серега, это еще не все… В общем, так: после Кирилла Витольдовича лабораторию принял его заместитель Банник, а в «шестерках» у него стал некто Шишков — тот самый, кому я двадцать лет назад сломал челюсть и который сегодня утром нанес мне визит.

— Ух ты!.. степь моя, степь широкая! — не удержался от возгласа Щетинкин. — Не хило, честное слово, не хило!.. Но все же, что им конкретно из-под тебя надо?

Баринов молча покрутил головой, хмыкнул, потом демонстративно посмотрел на часы.

— Что надо — на то особый разговор. Завтра встречусь с Банником, уясню ситуацию до конца. Сначала для себя, а уж потом… А потом мы с тобой оч-чень серьезно потолкуем… Пока все зыбко и непонятно. Очень даже может быть, что я просто горячку порю. Но — печенкой чую, что добром не кончится… Извини, Серега, пока я не буду в чем-нибудь убежден, не хочется никого особо напрягать. Но какие-то меры я предпринять просто обязан. Если зря — ну, тогда и проехали. А если нет? Да я себя всю жизнь буду грызть и корить… Давай-ка подброшу тебя домой, а сам начну активно готовиться к завтрашнему. Лады?

Он высадил Щетинкина на автобусной остановке недалеко от его дома и поехал к Лизе в институт. Ехал не торопясь, удачно постоял в очереди на бензозаправке, время позволяло. Да и спокойно подумать нелишне.