Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

Вроде бы все сделал правильно.

Действительно, использовать Серегу втемную как-то нечестно по отношению к нему. И тут уж что будет — то будет.

В сущности, по большому счету, он да Омельченко — больше довериться некому… Единственно, слегка мучила совесть по поводу Коровникова: зря мужика втянул в эти дела, свободно может пострадать ни за что ни про что.

Панихида должна была закончиться в час, и Баринов к этому времени уже стоял у входа на Ваганьковское кладбище. Ветра почти не было, дождь из низких облаков то накрапывал, то прекращался. Сырой воздух приятно холодил лицо.

С утра Баринов был на лекциях, а с последних двух пар ушел, предупредив, как всегда, старосту группы — куда, почему и зачем. Без нужды он старался не нарушать сложившегося порядка.

Ждать пришлось недолго. Колонну из десяти-пятнадцати представительских машин и четырех автобусов во главе с катафалком сопровождали машина с милицейской мигалкой и машина «скорой помощи». Процессия выстроилась тут же, на небольшой площади у ворот, ею командовали расторопные молодые люди в одинаковых серых плащах с траурными повязками на правой руке.

В процессии преобладали люди пожилые, солидные, все больше мужчины. Они дисциплинированно выстраивались в колонну, привычно, словно на демонстрации, переговаривались вполголоса, обращая к собеседнику лицо, но не нарушая при этом общего порядка. Баринов не стал присоединяться к колонне. Он уже узнал дорогу на тридцать седьмой участок и потихоньку пошел туда, выбирая окольные аллеи. Неподалеку от приготовленной могилы нашел удобное место. Листья с деревьев и кустов почти все облетели, только вечнозеленые туи или кипарисы застили вид.

Здесь он и дождался процессии.

Собственно, он и сам не понимал, почему стало вдруг так важно проводить своего шефа в последний путь. Никогда они не были близки, ни по-человечески, ни по служебно-научной линии. Если, конечно, сбросить со счетов те пять или шесть вечеров, которые он провел в кабинете Кирилла Витольдовича, слушая его рассказы. Каприз шефа, не более…

И вот надо же — потянуло.

Среди тех, кто теснился по узким аллейкам вокруг могилы, ему практически никто не был знаком. Разве что промелькнули в толпе лица ректора института, декана его факультета. Были здесь два вице-президента Академии наук, президент Академии медицинских наук со своими приближенными, где-то в задних рядах передней группы промелькнул Банник…

Перемещения вокруг могилы прекратились, вперед выступил кто-то в черном, видимо распорядитель, открывая траурный митинг. Начались речи. Сюда, к Баринову, доносились лишь звуки голосов, слов он не разбирал. Да он и не речи пришел выслушивать. И все же невольно напряг слух.

— Простите, ради бога, — вдруг раздалось у него над ухом. Баринов вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. Рядом стоял молодой человек в таком же, как у него, светлом плаще с поднятым воротником, тоже без шляпы, но при галстуке. В руках он держал четыре красные гвоздики.

— Простите, ради бога, — повторил он снова. — Я тоже не хочу лезть в толпу, а отсюда плоховато видно. Вы не подскажете, кто вон та женщина с белыми розами?

— Нет, — как можно суше постарался ответить Баринов. — Я практически никого здесь не знаю.

— Ах, вот как! — незнакомец сделал вид, что не заметил его тона. — Мне думается, что это экономка Кирилла Витольдовича, потому что вон та, в шляпке с вуалью — его секретарша, а вон та, рыжая, в темно-синем брючном костюме — его невестка. С ней рядом парень в кожаной куртке — внук. Она сама шведка. Сын-то лежит сейчас в стокгольмском госпитале с инфарктом, а они, видите ли, прилетели.

— Извините, — Баринов даже поморщился, — меня не интересуют эти подробности.

— Простите еще раз. Я ведь что подумал — стоит молодой человек в сторонке, смотрит, может, ему интересно — кого хоронят, кто есть кто и что почем. Вот и решил поделиться…

— Я же просил вас — помолчите! — возвысил голос Баринов.

— Все-все-все! — почти испуганно вскрикнул незнакомец вполголоса и прижал палец к губам. — Если вам не интересно, пожалуйста, я больше не буду…

Баринов резко повернулся, плечом отодвинул его с дороги и вышел на аллейку. А нервишки-то поизносились почему-то. Внезапный приступ бешенства буквально парализовал на несколько секунд сознание, красной пеленой застлав глаза.

«Хамское отродье, чмо болотное, пошехонье немытое!..»

Баринов свернул за ближайшую могилу — с чугунной, узорчатого литья оградой, с большим, грубо обработанным куском розового гранита вместо памятника — и остановился, доставая сигареты. Пальцы на удивление подрагивали.

«Нельзя так распускаться. Черт знает что, совершенно перестал собой владеть! И было бы из-за чего… Хамство неистребимо, на всех реагировать — получится себе дороже».

Между тем речи закончились, Баринов и не видел, как гроб опустили в могилу, череда людей потянулась бросить свою горсть земли. Он повернул голову на незнакомца. Тот был весь внимание, даже, кажется, приподнялся на цыпочки, что-то или кого-то высматривая.

Когда замелькали блестящие, словно отполированные лопаты, Баринов повернулся и торопливо пошел к выходу.

Неподалеку от метро он зашел в рюмочную, спиртного они с Лизой дома не держали за ненадобностью.

Удачно обнаружилось сидячее место, видимо, середина дня, не сезон, народу мало. Он сделал заказ — две рюмки водки и бутерброд с сыром.

Первую махнул залпом — вечная память вам, Кирилл Витольдович, и царствие небесное!..

Снял с бутерброда чуть заветренный ломтик, зажевал отдающую сивухой жидкость. Сосед по столику что-то сказал, обращаясь к нему, он сделал слабый жест рукой — не приставай, мол! Тот понимающе кивнул, повернулся к другому соседу, продолжая какой-то свой разговор, и у Баринова невольно подступила к самому сердцу что-то вроде благодарности — этот контингент, как ни странно, понимает душевные переживания другого человека!..

Да-а, зацепила его эта смерть, зацепила… А казалось бы — чужой человек. Да, конечно, большой ученый с мировым именем, непосредственный начальник и, можно сказать, руководитель на протяжении последних двух с небольшим лет, да, проявил интерес к способному лаборанту, без пяти минут выпускнику… ну и что? Ни кум, ни сват, ни брат… а вот — зацепило. И отпускать не хочет.

…После очередного планового масштабного эксперимента Баринов приводил в порядок лабораторное помещение Банника.

Испытуемого увезли в спецклинику, ленты самописцев сняли, часть аппаратуры, ту, что значилась под грифами «секретно» и «совершенно секретно», закутали плотной тканью, опечатали и увезли на тележке в спецхранилище — тут же, дальше по коридору и вниз, в подвал. И разошлись. На долю лаборанта приходилась черновая и грязная работа — убрать, почистить, вымыть, зачехлить…