Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

Поднимая фужер, Омельченко сказал:

— Тосты говорить не будем. Не тот коленкор.

Баринов согласно наклонил голову. Выпили не чокаясь.

— А ведь ты прав, Пашка, — неожиданно сказал Омельченко. — Не боец ты. В смысле — за себя не боец. За своих-то людей ты горой, я помню. Как меня в семьдесят седьмом мордовали, ведь по статье пытались уволить! А ты тогда — и в райком, и в горком, и в президиум Академии… Давай-ка по второй, сегодня точно надо встряхнуться… Я тебе этого не говорил, но — век не забуду!

— Ладно, чего там! — махнул рукой Баринов. — Все равно же уехал.

— Это я по горячке. Да и больно предложение было заманчивое, помнишь?

— Как не помнить, — Баринов согласно кивнул. — Времечко было еще то…

— Эх, Паша, Паша! С твоим бы умом да чуть побольше боевитости! — в порыве откровенности вдруг сказал Омельченко. — Как люди говорят, ты ж на голову был выше всех на курсе. Да что там — на факультете! Фонтан идей, уникальные эксперименты, готовая кандидатская на последнем курсе — да прямая дорога в столичные институты! Не стал добиваться, не захотел… Из-за какой-то гниды из органов. Не понимаю! И никогда не понимал.

— Дело прошлое.

Омельченко пристукнул кулаком по столу.

— Брось! С твоим прирожденным умом, бешеной работоспособностью, с твоим уникальным чутьем на все новое… Пашка, черт, тебе на самых верхах надо быть!

Баринов поморщился.

— Просто мне везло на учителей.

— Везло? Да тебя Иванов-Барковский из сотен студентов высмотрел! Учителя, научная школа — это вторично, брат!.. Хватки бы тебе побольше да здорового делячества хотя бы пол-литра влить…

Баринов снова махнул рукой.

— Чего уж сейчас-то… — И вдруг спохватился: — Слушай, меня же Серега Щетинкин ждет! Надо же, совсем из головы вылетело!

— Проблемы надо решать по мере их поступления, — изрек Омельченко и назидательно поднял указательный палец. — Подождет, не конец света.

— Да как сказать, как сказать! Тут у нас такая история… — И Баринов тут же осекся, внезапно вспомнив все свои прошлые опасения и подозрения. — В общем, Боря, делаем перерыв, едем на шашлыки. Тем более время обеденное.

— Что еще случилось? Как-то связано с твоими делами?

Баринов выразительно посмотрел на Омельченко, поднес палец к губам, обвел глазами стены, потолок, пожал плечами.

— Да нет, у него там проблемы личного характера, просит посодействовать… Поехали, по дороге расскажу. Вот только еще бутылочку прихвачу. Горы, речка, шашлыки-коньяки — что еще надо для полного счастья троим старым друзьям-приятелям?..

На заднем дворе Омельченко нерешительно потоптался около бариновского «москвича».

— Слушай, может, такси закажем? Далеко ехать?

— А что?

— Вы же там еще до меня полбутылки вылакали.

— Вот ты и садись за руль.

— А если остановят?

— А если я член горкома?..

Баринов подсказывал дорогу — вверх по Советской, направо на Ленина, налево на Тоголока Молдо… «А теперь в арку налево — ко мне во двор… Дальше, дальше… вон за тем подъездом. Десять минут покурим в беседке, а потом к Сереге. Пусть думают, что я тебя домой привез».

Когда они расположились в небольшой беседке, увитой виноградными лозами, молчавший всю дорогу Омельченко сказал слегка насмешливо:

— Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят. Так, что ли?

Но Баринов не принял предложенного тона. Он курил, посматривая сквозь редкие листья на арку дома, через которую они въехали, потом в другой конец двора, где был еще один выезд… Докурив до фильтра, выбросил сигарету в помятое ведро, служившее в беседке урной, потер руки.

— Ладно, будем думать, что паранойя. Никто подозрительный во двор не въехал, никто не вошел. И за нами я «хвоста» не заметил… А дело, друг мой, вот в чем. Сиди-сиди, за рулем такие истории не слушают… Так вот, третьего дня мне нанес визит молодой парнишка, бетонщик Свердловского домостроительного комбината. Прилетел специально, после серии странных и страшных снов, и сюжет одного из них следующий: в облике молодой женщины он погибает в автомобильной аварии — их «Волга» сталкивается с грузовиком… Помолчи, Борис! Комментарии потом… Дальше — больше. Следует еще череда снов, самых разнообразных, в которых он ощущает себя уже другими людьми, но превалирует тот, первый. И наконец, наступает момент, когда он понимает, что полностью отождествляет себя с той самой женщиной. Он стал как бы ей, но одновременно остался самим собой… И он принимает единственно правильное решение — едет во Фрунзе к Баринову. Здесь, если не объяснят, то хотя бы поймут и не засадят при этом в «дурку»… А тут — Банник. Представляешь мое состояние?

— Где парень? Кто еще о нем знает?

— Во-от! В самую точку! Знают Щетинкин, Александра и Игорь. Они присутствовали. Об этом-то Серега и хочет со мной поговорить.

Омельченко решительно встал, с ожесточением втер окурок подошвой в пол беседки и негромко выматерился, чего, насколько помнил Баринов, никогда себе не позволял. Даже в непростые моменты в середине семидесятых, когда, можно сказать, решалась его научная судьба и карьера.

— Поехали! Только я поведу, за рулем лучше думается. Куда?

— В Таш-Майнок. У Сергея там дача.

Город и окрестности Омельченко еще не забыл, ехал правильно, без подсказок.

Миновали центр, оставили по бокам пятый и шестой микрорайоны. Начались предгорья.

Как только въехали в Аламединское ущелье, по правой стороне шоссе замелькали особняком стоящие дома. Пригородные аилы располагались здесь почти впритык друг к другу, вытянувшись узкой полосой между речкой и автомобильной дорогой. Таш-Майнок был километрах в двадцати от города, то ли третьим, то ли четвертым. Баринов бывал здесь не часто, но дорогу помнил хорошо.

Переехали мост через Аламединку, дорога пошла по левому берегу. Сюда же переместились и дома. Здесь они стояли потеснее друг к другу.

В этом году воды в речке было совсем мало. Так, виднелся в середине русла среди камней и валунов неширокий ручеек, лишь кое-где образуя небольшие перекаты, отороченные белой пеной. Лето выдалось прохладное, ледники таяли скупо.

— Притормози, Боря. Перед магазином вправо грунтовка, видишь? Нам туда… Теперь прямо, там крутой подъем — и сразу направо… И опять — прямо, прямо… Это уже дачи… Ага, вон его черная «Волга»… А вот и сам Серега!..

Появлению Омельченко Щетинкин не удивился, принял как должное. Они не виделись больше года и по-приятельски приобнялись, похлопали друг друга по плечам и спине.

Щетинкин действительно намариновал целую кастрюлю мяса и одобрительно крякнул, увидев в руках Баринова бутылку коньяка. Стол уже был накрыт на увитой шпалерными розами веранде, расположенной с тыльной стороны большого, по здешним меркам, дачного дома, с противоположной стороны от дороги. Правда, на двоих, но хозяин тут же донес третью тарелку, вилку, стакан и с ходу нашел занятие гостям. Баринова послал раздувать мангал, где уже сизым пеплом подернулась догоревшая первая порция арчовых полешек, Омельченко усадил перед кастрюлей и вязанкой шампуров.