Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

Итак, почти каждая книга художественной прозы Д. Быкова — «Орфография», «Эвакуатор», «ЖД», «Списанные», «Остромов, или Ученик чародея», удостоена премии в области фантастики («Оправдание», как ни странно, ничего не получило). «Списанных» я здесь трогать не буду, ибо, будем считать, я там чего-то не понял. На мой взгляд, вместо повести можно было ограничиться рассказом: «Рассказ заканчивается там, где заканчивается мысль» (Е. Лукин). Но, возможно, я не прав. Не буду трогать и «Код Онегина»: уверен, что Брэйн Даун — не кто иной, как Дмитрий Быков, но подтверждения этого очевидного для меня факта не имею.

Самое удивительное, что за поэзию никаких премий Д. Быков не удостоен. Оно, конечно, и ладушки, и так все знают масштаб поэтического дара Быкова — что называется «по умолчанию», но обидно, что о прозе Быкова все-таки пишут, а о поэзии ни гу-гу (при этом пишут не только об Айзенберге, Кенжееве, Гандлевском, но и о Ряшенцеве, например, или даже, прости господи, Максимилиане Потемкине). Замечу, что все же в первую очередь Быков поэт. Но его проза — вовсе не «проза поэта» в привычном нам понимании, т. е. вторичная (а если говорить откровенно — второсортная) по отношению к поэзии. Это не проза — роман или повесть — Пастернака или Евтушенко (скажем, «Доктор Живаго» и «Ягодные места»), ни тем, ни другим, в сущности, не являющимися. Это и не проза А. Белого или В. Брюсова, вообще не соотносящаяся с их поэзией. (О Цветаевой или там Мандельштаме в этом смысле и не говорю, ибо не все, что не зарифмовано, есть проза.) Проза Быкова — это проза, построенная строго по присущим ей законам, да еще намеренно усложненным. А главное вот в чем: стихи и проза Быкова составляют одну мега-книгу. Я бы назвал ее летописью. Летописью смутного времени.

Есть среди книг Быкова и такая: «Как Владимир Путин стал президентом США». Издана она в 2005 году и представляет собой сборник публицистики в форме «новых русских сказок», издававшихся в периодике с 1999 по 2004 год.

Надо сказать, что юмор в публицистике Быкова отнюдь не перворазряден. (Пример такого я привожу в первом абзаце этой статьи — тирада в скобках насчет Пастернака. Юмор мой, но абсолютно в духе быковского сборника. Чего там говорить — он ведь считает лучшим произведением Горького «Русские сказки» с таким же натужным юмором, как у себя самого). Посему в малых дозах «сказки» Быкова употреблять можно, я даже могу представить себе читателя, восхищенного оными. Но сборник в этом смысле явно избыточен. (После 2004 года Быков перешел на подобную по жанру публицистику, но в стихотворной форме, и этим весьма выиграл; кто помнит хотя бы «Гражданина поэта», тот со мной согласится.)

Я о сборнике «Как Путин стал…» здесь вспомнил вот по какой причине.

Пять лет политики (1999–2004), совсем недавних… Уж кажется, все персонажи книги должны быть если не на слуху, то хоть в памяти сохраниться. Ан нет… Если Березовского, Руцкого, Лужкова вспомнить без особого напряга можно, то кто такие Ястржембский, Селезнев, Киселев, Гусинский, Скуратов, Устинов, Шандыбин, Гуров, Касьянов, Козырев, Бородин, Лесин и Лисин (и чем они друг от друга отличаются)?

Универсальный ответ на этот вопрос (и ему подобные) я нашел на первой же странице «Орфографии» того же Быкова.

…Появились странные люди… Никто не знал, откуда они взялись.

Герой оперы ( роман «Орфография» автор назвал «оперой в трех действиях» ) Ять (совсем не родственник чеховскому телеграфисту) спрашивает писателя Грэма: помните ли вы темных?

— Я все думаю: куда же они делись?..

— Как — куда?…Развоплотились обратно, и вся тайна. Миновала опасность, они и превратились.

— Превратились? — переспросил Ять. — И в кого, интересно?

— В крыс, в кого же еще. Так не бывает, чтобы воплотился из одного, а развоплотился в другое.

— А воплотились почему? — спросил он.

— Чтобы не съели, — убежденно сказал Грэм. — Еще бы чуть, всех переловили бы. А так не тронули…

— …Одного никак не могу уяснить: как они были одеты-то? Ведь мы их распознавали сразу!

— Они были одеты никак… Вы видели на них одежду, которая наиболее соответствовала вашему представлению, и это был морок, наводимый ими без труда, по врожденному свойству.

В своем послесловии к «Орфографии» («От автора» всего две с половиной странички, слава богу) Быков поясняет (книга в пояснениях не нуждается, но соблазнительно процитировать то, что сам сформулируешь хуже): «То, что в исторической литературе получило впоследствии название красного террора и гражданской войны, было никак не борьбой за власть, но отчаянным самоистреблением страны, использовавшей самый радикальный вариант спасения империи и разочаровавшейся в нем. И когда не осталось ни белых, ни красных, а только выжившие — страна готова была начать с нуля.

Не сказать чтобы в этой новой стране вовсе не было темных. Они были, но затаились, снова выжидая своего часа. Это время наступило нескоро, но спустя семьдесят лет пришло и оно».

Собственно, все книги Д. Быкова, посвящены ли они истории («Орфография», «Остромов…»), недалекому будущему («Эвакуатор», «ЖД») или современности («Списанные», «Оправдание») — все они о сегодня. О сейчас. Говорю же — летопись…

Всякий, кто жил в России в девяностые годы, не может не знать русскую революцию: есть вещи, типологически присущие всем пред- и постпереворотным эпохам. Накануне переворота чувствуешь восторг и напряжение, творческий подъем и несравненную причастность мировым судьбам; после переворота приходит черед разочарования и скуки.

Какая еще скука у Быкова? Впрочем, и аналитики часто сами себе противоречат, а тут ведь не аналитик, тут летописец.

Летописи бывают, впрочем, разные. В том числе и написанные безупречным и поразительным языком.

Я бы сравнил прозу Быкова с ранним Набоковым. Не с поздним — нет. Поздний Набоков либо лобово-прямолинеен («Под знаком незаконнорожденных»), либо попросту ни о чем, этой «ниочемности» позавидуют даже постмодернисты («Ада»). При этом первый из упомянутых романов можно пересказать несколькими фразами, у второго же сюжет не выловишь даже на тухлое мясо. Все, конечно, прикрывается изощренной стилистикой… А вот ранний Набоков прозрачен до дна, но эта прозрачность — обман, за окоемом видны новые горизонты, которые никак не достичь. То же и у Д. Быкова.

А еще у Быкова есть и иное качество. Полифония, иначе не назовешь. Недаром у «Орфографии» есть подзаголовок: «Опера в трех действиях».

Впрочем, сомневаюсь. Если это опера, то очень своеобразная — бесконечная ария Ятя со вставными номерами: ариэттами, дуэтами, терцетами и хорами. Все это придает роману объем, да — ничего не скажешь. Но назвать «Орфографию» оперой, значит, взять на себя большую ответственность. Быков, впрочем, ответственности не боится.