Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

В нескольких точках, где рамки, как ей казалось, дергались особенно сильно, она доставала из планшетки скрученный флажок и втыкала в снег, обтаптывая вокруг, чтобы лучше держался. Но внутренне понимала, что делает это от смущения и безысходности. Надо ведь когда-то воткнуть флажок, вот она это и делала!

Перейдя на вторую половину, она уже и о чем не думала, не комплексовала по поводу внешнего вида, не прикидывала возможных результатов эксперимента, внутренне убежденная, что лозоходца из нее, как ни старается вообразить себе Баринов, не получится. Придется ему разрабатывать новую гипотезу, а ей снова пребывать в надежде, что вот-вот что-то в ее состоянии прояснится, что-то позволит надеяться, что дальше все будет хорошо и понятно без всяких этих экстрасенсорных штучек…

Солнце поднималось выше, припекало ощутимей. В теплой куртке, рассчитанной на ветры и температуры высокогорья, становилось жарко… Но вдруг она сбилась с шага, а сердце словно сделало перебой. Рамка в руке — сначала в правой, а через миг и в левой — дрогнула и повернулась. Независимо от нее, от Нины, от ее воли и желания, внезапно и вдруг. Да какое может быть желание, если она давным-давно забыла о существовании зажатых в кулаках медных рамок, когда она о них и думать не думала!.. А они вдруг повели себя… В секунду она поняла значение этого словосочетания, то значение, которое вкладывал в него Баринов, которое он пытался донести до нее. Правда, чистая правда, что пока сама не почувствуешь, как может вести себя бездушный кусок проволоки, никогда этого не поймешь и никогда в это не поверишь!

Нина попятилась назад, потом снова двинулась по своим следам, уже ожидая того странного поведения рамок. Одного она боялась — чтобы ее внутреннее состояние, резко отличное от того, что было минутой раньше, не сыграло бы злую шутку, притормозив или заглушив то неведомое, что заставило рамки повернуться.

И с облегчением увидела, теперь уже ясно и осмысленно, что обе рамки синхронно повернулись вправо, причем на один и тот же угол. Она прошла дальше метров пять — и рамки, как по команде, вернулись в прежнее положение, то есть концами вперед.

Она вернулась назад на эти метры, и теперь уже с чувством полного права воткнула в снег флажок. Дальше, до вешки, где встретила ее Лиза, она шла, почти не чувствуя усталости, но в полном ожидании того же состояния, что пережила только что.

Отдыхать на этот раз она не стала, молча качнула головой и развернулась для следующей ходки.

Нина уже не смотрела под ноги, она шла, упираясь глазами в красное пятно вешки на той стороне, и с трепетом ожидала — вот-вот снова повторится ранее незнакомое ощущение рвущейся из рук рамки. И оно повторилось, и оно было похоже на чудо. Потому что вместе с ним Нина ощутила в груди странное, почти сладостное чувство удовлетворения, почти близкое к наслаждению и умиротворению. Оно не было похоже ни на что, испытанное ею ранее. Оно было просто другое. Абсолютно другое. Новое чувство не имело названия, но было настолько интересным, отчетливым и ясным, что Нина уже не представляла, что когда-то могла просто не знать о его существовании. Не знать и не испытывать его.

Пока поле не закончилось, она сделала еще не меньше десяти ходок. И на каждой в определенных местах рамки чуть не рвались из рук.

Закончились ходки на стороне Баринова.

Он снова не сказал ни слова, хотя не мог не видеть цепочки красных флажков, оставленных поперек пустого поля.

Аккуратно и заботливо поддерживая под руку, он довел ее до машины, усадил на заднее сиденье, налил чаю, но теперь уже с сахаром, и протянул большой бутерброд с копченой колбасой. И то, и другое, и третье оказалось весьма кстати. Она и устала, и проголодалась, и хотела пить.

Она жевала бутерброд, запивала горячим чаем и наблюдала, как они, каждый на своей стороне, снимают ставшие ненужными вешки.

Лиза села за руль, Баринов подсел к Нине на заднее сиденье. Лиза подала свернутый гармошкой лист ватмана. Разворачивая его в тесноте салона, Баринов сказал:

— А теперь, Нина Васильевна, гляньте-ка сюда. Перед вами планшет, являющийся частью генерального плана города, утвержденного в 1970 году. Я позаимствовал его копию в Главном архитектурном управлении, вот видите — подписи, печати, соответствующий гриф «Для служебного пользования». Как раз тот квадрат, где мы находимся в настоящий момент. Вы карту читаете?

Нина, не говоря ни слова, кивнула. Хотя схема была изрисована вдоль и поперек черными и цветными линиями непонятного назначения, она уже разглядела на ней часть забора ТЭЦ, заштрихованные прямоугольнички частных домов, а также большую прямоугольную площадку наискосок планшета. И там, где по заснеженному полю Нина расставила четкую цепочку красных флажков, на схеме проходила жирная двойная линия красного цвета. Начиналась она за забором, шла поперек через площадку, дальше совпадала с дорогой, по которой они приехали, и упиралась в обрез планшета — в сторону городского центра.

— Это что, Павел Филиппович? — уже почти зная ответ, спросила Нина вполголоса.

— Теплотрасса в две нитки, по которой подается горячая вода в центральную и южную часть Фрунзе. Бетонный короб, внутри — две металлические изолированные трубы диаметром почти по полтора метра. Глубина залегания более трех метров.

Как и планировалось, «эксперимент на выезде» занял полдня, и Нина была дома к обеду.

Телевизор гремел во всю мощь, но Юра услышал и вышел навстречу. Привалившись к косяку, он молча смотрел, как Нина повесила куртку, сбросила тяжелые туристические ботинки, и только потом спросил:

— Ну, как погулялось? Интересно было?

Спорить, а тем более ссориться и скандалить никакого желания не было, и она ответила вполне миролюбиво, сделав вид, что не понимает его раздражения:

— Напрасно ты с нами не поехал. Думаю, тебе тоже было бы любопытно.

— Третий — лишний, — скривился он в ухмылке.

— Был бы четвертым. — Она прошла на кухню, зажгла горелку под чайником, зябко передернула плечами. И пожаловалась: — Солнце, а холодно! Замерзла… Попьешь со мной чайку или подождешь обеда?

Он подумал, молча кивнул.

Грея ладони о чашку, Нина принялась рассказывать — сжато, почти конспективно, однако стараясь не упускать важных, на ее взгляд, мелочей.

— …И вот представляешь, не ошиблась ни на метр! Мы потом еще с полчаса ходили, привязывались к ориентирам на местности, сравнивали с планом. Все совпало!

Юра покрутил головой, задумчиво почесал правую бровь. Он всегда так делал, если был чем-то на самом деле озадачен или удивлен.

— Да-а, ни фига себе заявочки!.. Теплотрасса, говоришь? Ну, я ее примерно представляю… Слушай, а что за рамки? Из какого металла?