Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

— А гарнир? — посмеиваясь, спросил Баринов.

Коровников засмущался еще больше.

— Господи! — Нина уже чувствовала себя здесь более или менее свободно. — Василий Петрович, неужели вы одним борщом с котлетами питаетесь?

— Извините, Нина Васильевна, — приосанясь, с достоинством ответил он. — Это в общепите пусть питаются, а люди, на мой взгляд, должны есть, а кто может себе позволить, даже вкушать. То есть при приеме пищи получать удовольствие и наслаждение, а не просто набивать себе утробу.

— Так ведь чревоугодие — грех, — заметил Баринов. — И для здоровья не полезно.

Коровников живо повернулся к нему.

— Так ведь это — когда чревоугодие, когда излишество и пресыщение. Тогда, конечно, грех и здоровью урон. А настоящая и качественная еда… она не в угоду чреву, она в угоду организму. Вот вы по поводу гарниров смеетесь… А ведь для меня борщ, котлеты и пельмени — только основа, а не вся еда. Салатик овощной или фруктовый я каждый день свежий готовлю. По утрам — творог, сметанка, кашка молочная. На гарнир картошку и капусту уважаю — в любом виде. Только не макароны, вермишели разные. Селедочку там, грибочки, огурчики… да все, что русскому человеку положено! А разносолов всяких, извините, не употребляю. Не люблю!

И он картинно развел руками.

Чем дальше, тем с большим интересом слушала его Нина.

— Василий Петрович, а как вы относитесь к вегетарианцам?

— А я к ним не отношусь, — пожал плечами Коровников.

Баринов покатился со смеху, оценив нечаянную шутку.

— Нет-нет, Нина Васильевна, вегетарианство как таковое Василий Петрович просто-напросто не понимает. Это я у него в первые же дни нашего знакомства выяснил.

— Точно так! — подтвердил Коровников. — Блажь это, по-моему. Попробуйте тигра на сене и на морковке подержать, что получится? Человек же по своей конституции животное всеядное, и кормить его надо всем, что для него съедобно. В нужной пропорции, конечно.

Разговор Нине был интересен. Знахарь, целитель и экстрасенс, фигура для нее мифическая и практически бестелесная, вроде диктора телевидения, вдруг обретал черты обыкновенного, почти прозаического человека. И одет-обут по-домашнему, в клетчатую рубашку с коротким рукавом, брюки от спортивного костюма, тапочки на босу ногу, и занят лично ей знакомым и привычным делом, и рассуждения его схожи с теми, что доводилось слушать на таких же кухнях…

Впрочем, не совсем таких же. Эта была большая и просторная, не меньше пятнадцати-шестнадцати квадратов, где нашлось место не только для холодильника, газовой плиты и кухонной мебели вдоль стенки, но и обеденного стола, и серванта, и кресла в углу около окна. В прошлый раз она подробностей не рассмотрела, просто их не видела, и сейчас с маскируемым любопытством осматривалась вокруг.

— Где родился, там и сгодился, к какой еде твои деды-прадеды привыкли, такую и ты должен есть, — философствовал Коровников, довольный наличием заинтересованных слушателей. — Всякие там ашлямфу да бешбармаки, де-воляй да жульены, сандвичи да галантины — оставьте тем, кто их придумал. Они на той еде выросли — пусть ее и едят. Ведь тоже посади их, допустим, на окрошку, ржаной хлеб да вареную телятину, через неделю пардону запросят, а через месяц, глядишь, и скапустятся. Я уж не говорю про жареную картошку на сале или пареную репу с медом. Их нутро такую еду не выдержит!

За разговором Коровников неспешно, но ловко накрывал стол. Словно по мановению ока появились соленые грузди, квашеная капуста, маринованные огурчики, и Нина не заметила даже, как перед ней вдруг оказалась тарелка с парящим, свежесваренным борщом.

— Отведайте, гости дорогие, чтоб и мне не голословным быть, и вам убедиться в моей правоте.

Не слушая отнекиваний, зачерпнул из керамического горшочка и положил каждому по ложке свежайшей сметаны, бросив короткое: «Деревенская!», достал из деревянной хлебницы уже нарезанный ржаной хлеб, проворно налил из стеклянного графинчика по стопке светло-коричневой настойки…

Настойка оказалась крепкая и бодрящая, борщ наваристый и ароматный, и к его традиционному вкусу примешивалась какая-то пикантная составляющая. Нина должна была признать, что такого великолепного борща есть никогда не приходилось, и, не стесняясь, так и заявила. Коровников комплимент принял спокойно, не жеманясь и не кокетничая, как должное. Кивнул в ответ, с улыбкой пододвинул миску с грибами: «Это не местные, на Алтае собирал».

Беседа, а точнее, монолог Коровникова за едой не прерывался, и Нина с удивлением подумала, что старичок-то не так прост и бесхитростен, как хочет казаться. Сама она помалкивала, разговор скупыми репликами поддерживал Баринов. И ему, похоже, было интересно, давний знакомый открывался с другой, неожиданной стороны.

От котлеты с гороховым пюре Нина решительно отказалась, и он налил ей большую кружку прохладного грушевого взвара. Она похрустывала ржаными сухариками, прихлебывала густой, душистый напиток и слушала.

А Коровников являл себя недюжинным гастрономом, выказывал обширные познания в области кулинарного искусства и кухни самых разнообразных мест и народов. Он, оказывается, объехал весь Советский Союз и нигде не упускал возможности продегустировать местные блюда. Соленый папоротник и тушеные трепанги на Камчатке и Дальнем Востоке, хлебный суп и купаты в Прибалтике, моржовые котлеты и замороженные тюленьи глаза в Заполярье — только малая часть экзотических блюд, что он перечислял…

Вечер неожиданно получился интересным и занимательным. Пока Баринов не вспомнил о цели, собственно, их визита.

Коровников выслушал его спокойно и внимательно, не перебивая, не переспрашивая. Подумал минутку, поглаживая бороду.

— Ну что ж, тогда прошу в комнату, — и первым поднялся.

Под яркой настольной лампой он ловко разбинтовал руку Баринова, внимательно осмотрел, осторожно поворачивая ладонь так и этак. Потом одобрительно хмыкнул, поднял глаза на Нину, стоящую рядом.

— Вчера вечером, говорите? Ну-ну… — Встал, прошелся по комнате. — Что я скажу? Два-три сеанса — и следа не станется.

Он остановился перед Ниной, слегка наклонив голову, снизу вверх внимательно посмотрел ей в глаза.

— При мне не станете?.. Понимаю. И не обижаюсь, все так, все правильно, — он энергично кивнул и улыбнулся. — Дело деликатное, не цирк и не театр.

Хорошо улыбнулся, тепло и ободряюще, и Нине сразу стало легко и свободно, словно исчезло нечто, что сковывало и пригибало к земле, пока он рассматривал заживающую рану. Она тоже улыбнулась в ответ и, чтобы не мешать, отошла и села на диван.

Коровников наложил новую повязку. Потом Баринов помог ему переставить длинный узкий стол от стены на середину комнаты, прямо под мощную люстру.