Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

— Может, атеистами стали, — после некоторых раздумий высказал мнение Жан-Пьер Саке. — Или же во что-нибудь другое уверовали.

Спор разгорелся неспроста.

Зашла речь о степени разумности пингвинов. Некоторые представители рода Homo sapiens утверждали, что наличие языка еще ни о чем не говорит. Мало ли кто в мире болтает, пусть даже на английском языке, говорили они. Нужно глубже смотреть. Что делает человека разумным? Мозг. А откуда у птицы развитый мозг? У пингвина он чуть больше, чем у курицы. Что же, теперь и курицу в разумные существа записывать, от утреннего омлета и глазуньи отказаться? Этак каждого откормленного гусака товарищем и братом именовать придется. Вы покажите, где у пингвинов нетленные культурные ценности? Где технологии? Где научные открытия? Пусть предъявят. А если им нечего предъявлять, то и говорить не о чем.

Им, конечно, возражали. Разум, говорили оппоненты, понятие сложное, можно сказать, неформулируемое. При чем тут мозги? И при чем здесь научные открытия и культурные ценности? Ведь ясно же, что мы имеем дело с негуманоидной цивилизацией, двигающейся по пути биологического развития.

Вы свою научную тарабарщину бросьте, возражали третьи. Пусть покажут свою культуру. Пусть ознакомят нас со своей историей. Нет у них истории — только яйца несколько тысячелетий несли да по возможности от хищников отбивались. У каждого народа есть свои политические лидеры. Пусть нам таковых пингвины предъявят. Пусть покажут птичек, которые могут встать в один ряд с Александром Македонским, Авраамом Линкольном или, на худой конец, с Гитлером. Есть у них такие?

И вот религиозные конфессии вмешались. Все это хорошо, заметил на внеочередном соборе Папа Римский, но хотелось бы поменьше говорить о политике. Да, культура с наукой все-таки относительны. Но есть один отличительный признак, характерный для любого действительно разумного существа, — вера. Это столп, о который разбиваются все сомнения. Можно быть верующим, можно быть атеистом, но для этого требуется одно — признать наличие веры и либо уверовать, либо отказаться это сделать. В любом случае это будет поступок, свидетельствующий о свободе выбора, а следовательно, — о разумности существа.

Кто-то вытащил на свет забытую книгу французского писателя Веркора «Люди или животные?».

— Это нам подойдет, — сказал папа и процитировал: — «Человека отличает от животного наличие религиозного духа. Проявлениями этого духа могут быть Вера, Наука, Искусство, различные религии, философские школы во всех своих проявлениях, фетишизм, тотемы и табу, магия, колдовство любого рода, ритуальное людоедство во всех его проявлениях. Всякое одушевленное существо, которое обладает хотя бы одним из признаков, перечисленных выше, должно быть признано членом человеческого общества и иметь права, аналогичные тому, что имеет Homo Sapiens ».

— Неплохо, неплохо, — сказал с сомнением Жан-Пьер Саке. — Теперь осталось выяснить, что по этому поводу думают сами пингвины.

Ответ ластокрылых был краток.

— Мы слишком мало о них знаем, — смущенно доложил в Совете Безопасности ООН Жан-Пьер Саке. — Требуются дополнительные исследования. Нужны ассигнования.

А это уже обычное дело. Если что-то не получается, всегда требуют дополнительных ассигнований. Если и не получится, хоть какое-то время поживем как люди!

После этого выступления Жана-Пьера Саке назначили Верховным комиссаром по делам Антарктиды.

В ответ по Антарктиде прокатились массовые демонстрации. Нет, не против Саке — пингвины его почти не знали, да и знать не хотели. Они протестовали против вмешательства людей в их внутренние дела. Удивительно, но на эти демонстрации пингвины вышли с плакатами. Надписи на этих плакатах были корявыми, но стало ясно, что в иных случаях клюв не уступит конечностям. Там, где человеку требовалось две руки, птицы прекрасно обходились одним клювом. Политические лозунги были разнообразны — одни требовали от приматов срочно убираться из Антарктиды, другие требовали уничтожения естественных пингвиньих врагов — дельфинов, гигантских кальмаров и косаток, третьи требовали от всего пингвиньего народа немедленного единения с тем, чтобы дать отпор его естественным врагам. В качестве врагов выступали все те же дельфины, гигантские кальмары, косатки и люди. И характерная деталь — к ним добавились чайки-поморники. Хотя рыбы у берегов Антарктиды было много, делить ее пингвины ни с кем не желали.

— Шут с ними, — сказал Верховный комиссар по делам Антарктиды Жан-Пьер Саке. — Пусть пишут, что хотят. Я хотел бы знать, где они взяли краски и ткани для своих плакатов?

— А мне бы хотелось знать, где у них поселения, — мрачно сказал командующий группировкой войск в Антарктиде английский генерал Макклейн по прозвищу Крепкий Орешек. — Каждый день видим колонны пингвинов и не можем понять, откуда они приходят, а главное — куда, черт побери, скрываются!

— Странные существа, — сообщил генерал Гамов, отвечающий за космическую и воздушную разведку. — Как спутник над ними проходит, они все задирают головы. И задирают их до тех пор, пока не опрокидываются на спины. Занятное зрелище, господа, словно домино на снег валятся.

В казарме пахло мужским потом, табаком и дезодорантами. А чего вы хотите? В казарме жили американские солдаты, а они, известное дело, в бой отказываются идти, если на завтрак апельсинового сока не дали, а уж если в казарме дезодорантов и туалетной бумаги не окажется, — бунт возможен, бессмысленный и беспощадный. Это вам не казармы русской армии, в которых патриархально пахнет сохнущими портянками, одеколоном «Шипр» и чуточку водкой — если праздник был или старослужащие накануне усугубили.

— Нет, братан, — сказал долговязый. — Неправильно мы с тобой поступили. Не по совести. Это наше с ним дело, а мы с тобой посторонних привлекли. Вроде бы заложили мужиков.

— Здрасьте! — насмешливо сказал коренастый. — Мы их из плена вызволяем! Тут, блин, жизнь вообще не сахар, а уж в плену… Он сплюнул.

— Добрый ты, — с сарказмом пробормотал долговязый. — А для чего мы их из плена вытаскиваем?

— Так иначе мы этого Илью Константиновича не достанем, — сказал коренастый. — А он и так уже второй лишний год на свете живет. Забыл, как мы за ним гонялись?

— Вот и я говорю, — кивнул товарищ. — Это мы с тобой вроде в собственном бессилии расписались. Мы — не можем, пусть его другие достанут, а мы грохнем. Так? Выходит, он опять у нас выиграл?

— А это мы еще посмотрим, — сказал коренастый. — Свяжись с Диспетчером, узнай, может, что-нибудь новенькое есть? А то ведь опять этот гад выкрутится. Мы за ним прошлый раз по всему свету гоняли, а так ведь и не достали!