Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Но кто сказал, что иные разумные существа будут относиться к человеку иначе? Вот и пингвины, выросшие в суровом климате, в котором человек может выжить лишь при помощи технических приспособлений, относятся к этим приспособлениям с презрительным небрежением. Они не понимают, как можно топить печку там, где вполне хватает перьевого покрова и жирового слоя [21] Надо сказать, что ластокрылы в этом вопросы весьма непоследовательны. Используют же они сами в жарких странах холодильники «Юрюзань»? И в этом они все-таки очень похожи на людей. Это их качество дает надеяться, что рано или поздно мы друг друга все-таки поймем. . Очень часто можно слышать от них, что приматы напрасно слезли с дерева и взяли в руки орудия труда, ведь ничего, кроме лишних сложностей в жизни, это приматам не дало.

Обидно слушать, но определенная истина в этих пингвиньих суждениях все же есть. Всем нам, кто живет на планете под названием Земля, нужно учиться понимать друг друга, быть терпимее и снисходительнее к недостаткам тех, кто живет рядом. Начать это никогда не поздно. И все равно, с чего ты начнешь — потреплешь по нервной спине собаку, погладишь кошку, пожмешь мозолистую руку негру или вернешь попугаю перья, случайно вырванные из его хвоста. Можно также покормить рыбок в аквариуме или опустить ружье, глядя, как по воде, распушив перья и зазывно крича, плывет селезень. Просто подумайте, для чего он так вырядился и почему распушил перья. Обидно ведь, если на тебя сбрасывают бомбу в тот момент, когда ты собираешься… Да что я вам говорю, вы и сами все понимаете, только эгоистичная натура человека берет свое и ему наплевать, когда влюбляются и приступают к брачным танцам другие. А вот когда его с любовницей в чаще медведь пытается задрать, человек обижается, на помощь зовет, хотя медведь этот всего-навсего охотится, как человек в свое время охотился на селезня.

Очень хочется верить, что когда-нибудь мы все — от последнего павиана, сидящего на пальме, до королевского пингвина, горделиво ступающего стылыми лапами по ледяному покрову, научимся жить в мире и уважать мечтания других.

По крайней мере, природа на это надеется, иначе бы она давным-давно стерла нас с лица Земли и приступила к новому эксперименту — создавать мир, полный гармонии и любви. Ведь жизнь существует именно для этого. В противном случае она теряет всяческий смысл.

Генерал Макклейн по прозвищу Крепкий Орешек сидел в баре и разговаривал с негром.

— Понимаешь, — сказал он, — всю жизнь воевал. В Азии, в Африке, в Южной Америке… Даже в Европе довелось. А ради чего? Ради утверждения духовных ценностей Запада. И никто не подумал, что там, где мы их утверждаем, есть свои ценности, которые нужно понять. Ну если не принять, то хотя бы понять и научиться их уважать. Ты меня понимаешь?

— Отвали от меня, белый, — сказал негр. — Я сам вашего брата терпеть не могу. Хочешь со мной поговорить по душам — поставь виски. Деньги у тебя есть?

— Деньги есть, — уныло сказал Макклейн. — Понимания нет.

— Ставь выпивку, — с характерным бруклинским акцентом сказал негр, прошу прощения — афроамериканец. — Ставь выпивку, белый. И я буду слушать тебя всю ночь.

— Ты меня понимаешь? — с надеждой посмотрел на него Крепкий Орешек.

Афроамериканец лихо опрокинул стопочку вискаря.

— Погоди немного, — сказал он сдавленно. — За полчаса я тебя догоню, и у нас наступит полное взаимопонимание.

И в самом деле — к двум часам ночи они понимали друг друга как родные братья. А если говорить точнее — как близнецы.

Им даже разговаривать не приходилось.

Тому, кто хоть однажды возвращался из плена, знакомо звонкое чувство эйфории и свободы. «Родина слышит, Родина знает»… Вот вернемся назад, все будет совсем по-другому, жизнь пойдет, братья! И только вернувшись назад, вдруг обнаруживаешь, что Родина о тебе не помнила и даже не угадывает, а жизнь почти не меняется — остается точно такой, как была, только без приукрашиваний, свойственных человеку, обуреваемому ностальгией. Но это происходит потом, а в первые часы и даже дни тебе кажется, что обрел крылья, и вот на этих самых крыльях и полетишь к матушке-Родине, Отчизне твоей, готовой открыть объятья лугов и полей.

— Перво-наперво я со своей Алкой в магазин пойду, — деловито помечтал Жора. — Куплю ей колье, о котором она мечтала. И перстень с топазом. Пусть погарцует.

— А кенгурятина? — спросил Илья Константинович.

— Так это в Австралии, — воодушевился Хилькевич. — Прилетим в Мельбурн, закажем в ихнем турагентстве сафари. Я в Мурманск брякну, чтобы «Муромца» подвезли… Как ты думаешь, у них в Австралии телки клевые есть?

— Телки везде есть, — сказал Илья Константинович. — Я уже заметил — когда есть бабки, обязательно бывают и телки. И наоборот.

В другом углу салона сидели коренастый и долговязый. У долговязого под левым глазом темнел синяк, на лбу коренастого белел пластырь.

— Первый раз чувствую себя спасителем, — вздохнул долговязый. — Обычно было наоборот.

Он помолчал, потом вздохнул:

— А здоров этот северянин махаться. Блин, опомниться не успел, как он нас валять начал. Ты чего позеленел?

— Подташнивает меня, — признался коренастый. — Думаю, не сотрясение ли?

— Это от высоты, — возразил долговязый.

Коренастый бросил взгляд на бизнесменов.

— Ишь, воркуют, — неприязненно сказал он. — Ты знаешь, если бы я на этого мурманчанина заказ получил, ни минуты бы колебаться не стал.

— Я тоже, — прочувствованно сказал долговязый.

— И все-таки странно, — сказал его товарищ.

— Что тебе странно?

— То, что Папа заказ отменил. И самолет выделил. Думаешь, легко это было — самолет в Антарктику организовать? Да еще в такое неспокойное время!

— Наверное, у него были соображения, — отозвался коренастый.

Они помолчали.

Под мерное гудение мотора хотелось спать. Самолет шел над океаном. Долговязый зевнул и лениво посмотрел в иллюминатор. Равнодушную сонливость как рукой сняло.

— Вы только посмотрите! — заорал он. — Нет, вы только посмотрите!

А посмотреть действительно стоило — несколько десятков китов разрезали поверхность океана, оставляя за собой белые пенные усы волн. На их широких черных спинах шевелились крохотные существа, в которых, если хорошо приглядеться, можно было узнать пингвинов.

Обитатели Антарктики обживали морские просторы.

Аэропорт Сан-Франциско казался сооружением двадцать третьего века. — Умеют, гады, строить! — завистливо сказал Хоменко.

Рядом с входом в аэропорт стоял огромный рекламный щит, на котором миллиардер с лицом престарелого Билла Гейтса лежал в люльке и мирно спал. Люльку бережно покачивал огромный полицейский. Около люльки с пистолетами наготове стояли агенты ЦРУ и ФБР. Они целились во все стороны. «Заплати налоги и спи спокойно», — гласила надпись на щите.