Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

— Я знаю, я не про то. Я хочу сделать лучше не жизнь, а самих людей.

— А жизнь как же?

Галина озадаченно заморгала, и все очарование ею у Шумера прошло. Ей про одно, подумал он, она про другое. Клуша.

— Жизнь изменится, когда вы изменитесь, — сказал он.

— Тут вы не правы, — сказала Галина. — Если я, например, уверую там во что-то, в секту вступлю, от мяса откажусь, деньги все в какую-нибудь пирамиду вложу, думаете, жизнь моя изменится в лучшую сторону? Это я только думать буду: ой, как мне хорошо! А на самом деле ничего хорошего в моей жизни уж точно происходить не будет.

— Я не про это.

— А про что?

— Скажем…

Шумер задумался. Как ей объяснить? И нужно ли объяснять? Про секту, про вегетарианство — это ведь глупости, нарочно притянутые как негодный аргумент. Предложить ей пособирать мусор? Понятно, что она скажет. У меня дети, Сергей, у меня — муж. У меня нет времени на такую ерунду. И с ее позиций это действительно будет ерунда, потому что — кому этим заниматься? Ей этим заниматься? Вовку с Викой взять, чтобы один порезался, а другая простыла? Нет, разве что разово, но со всем городом заодно, а не как белая ворона…

— Забудьте, — улыбнулся Шумер. — Это чисто умозрительный эксперимент. Мне, пожалуй, пора прекратить его и заняться физическим трудом.

— Вы где-то работаете?

— Мусор убираю. В рамках доброй воли.

— Мусор?

Галина, видимо, не ожидала от соседа и родственника такого ответа и напряглась лицом.

— Мусор, — подтвердил Шумер, глядя ей в глаза. — На дорожках, во дворах, на обочинах. Где найду. Думаю, это стоящее занятие.

— Вы эколог?

— Почти.

— Значит, вы считаете это делом своей жизни?

— Нет. Но раз никто из окружающих не хочет возиться с мусором, то убирать его приходится мне. Как ни странно, я совершенно не в обиде. Такие испытания, считается, закаляют характер. Вы согласны?

Галина медленно кивнула.

— А на работе как относятся к вашему увлечению?

— Я в отпуске, — сказал Шумер. — Отпускник.

— Странно.

— В смысле?

— Приезжать в Пустов убирать мусор.

— Ну, я как бы взял шефство. Ношу воду, колю дрова здешним старикам, выступаю этаким наезжающим ангелом, — сказал Шумер и подумал: зачем я вру?

Наезжающий ангел. Проезжающий. Быстро сматывающийся. Разве интересовали его старики раньше? Куда им в новую жизнь, когда они одной ногой в Царствии Небесном? В сущности, он так считает и сейчас.

Да, это стыдно. Но если не признаваться самому себе, то кому? Его контингент всегда составляли молодые. Движение — в молодых и до всего жадных, у которых, в большинстве своем, еще нет ни опыта жизни, ни разочарований. Которые могут перетерпеть, у которых нет обузы в виде семьи и всяческих обязательств. Которые открыты для нового, потому что не переполнены прожитым. Да, он пользовал стариков, но именно пользовал. Молоденький целитель Сережа Шумеров с радостью вправлял им болячки, унимал аритмию, сращивал кости, дарил зрение и слух, продлевал жизнь. Другой Шумеров, Шумеров второй и третьей попытки, строил им дома, организовывал досуг и всячески способствовал тому, чтобы они не оказались никому не нужным балластом.

Но даже тогда он полагал, что люди старше пятидесяти, возможно, старше даже сорока пяти, за редкими исключениями, не смогут принять и следовать той идее, той работе над собой, что он считал спасением. Элементарно — им могло не хватить сил. Он видел насколько тесно, насколько плотно они вросли в эту неправильную, исковерканную, извращенную реальность, что, пожалуй, резать пришлось бы по живому.

С кровью.

Может, потому он и проигрывает Бугримову, что у того все находятся при деле, все участвуют в пищевой цепочке и все, как ни странно, имеют хрупкое ощущение своего места, своей маленькой, зыбкой, но пристроенности, встроенности?

Или вот дети…

Шумер оглянулся и обнаружил себя на мостках. Вышел из квартиры, из дома и не заметил. Небо было хмурое, покрапывало. Ни Петра, ни Людмилы. Следовало ожидать.

Шумер вздохнул.

Пошарив в карманах, он достал новый мусорный мешок и направился через дорогу в сторону железнодорожной насыпи. Там, как он полагал, его ждал большой урожай. Ведь что только люди не выкидывают из окон поездов. И тюки, и матрасы, и сами, бывает, с успехом вываливаются.

А детей использовать все же подло, подумалось ему.

Закружив вокруг домов и сараев, Шумер принялся кидать в мешок щепки и камешки, многочисленные окурки, обрывки газет, стекло и пластик в разнокалиберных осколках. Даже тапок один нашел. Мысли его кружили, как и он сам.

Дети, наверное, был бы благодарный материал. В их стойкости можно было бы не сомневаться. А принятый внутренне новый мир они с упорством и яростью приближали бы с каждым новым днем.

Но это-то и пугало Шумера.

Когда кто-то борется за твою идею с большим энтузиазмом, чем ты сам, всегда возникает опасливое чувство, что в этой борьбе ты можешь погибнуть следующим. Почему? Потому что непременно, рано или поздно, ты перестаешь соответствовать образу того неутомимого борца, вождя, пророка, который им нарисовал. Тебе начинает не хватать уверенности, ты задумываешься о допустимости средств, которыми строится новый мир, об издержках и жертвах, и хорошо, если в конце концов ты заметишь, как из тебя готовятся сделать символ. Костер идеи уже разожжен, и ему, понятно, требуется бензин, чтобы ослепительно вспыхнуть. А кто лучше всего выступит в этом амплуа? Конечно, выдохшийся отец-основатель.

Возможно, именно поэтому Бугримов тоже не заигрывал с детьми. В его-то системе каждый способный ученик был потенциальной угрозой.

Впрочем, все, он уже решил, что в этот раз обходится без помощников. Пятая попытка. Пятая.

До вечера Шумер набил мусором десяток мешков, очистил несколько дворов и, утопав к «железке», внаклонку прошел, наверное с километр. Метров пятьсот к вокзалу и столько же в другую сторону. Добычей его стали: кроссворды, куриные кости, фольга во всех видах, от мелкой обертки до специальной термоупаковки, несколько кепок и панама, веревка, игральные карты, пластиковые бутылки и куски пенопласта, липкое бумажное месиво, зеркальце, россыпь рекламных карточек и визиток и многое другое.

Жители близлежащих домов проявляли законное любопытство, подходили, спрашивали, не от городского ли он хозяйства. Хвалили. По их подсказке Шумер снес мешки туда, где гарантированно проедет мусоровоз. В процессе намочил ботинки, разодрал рукав пальто о змею колючей проволоки и пропах какой-то гадостью, собрать которую так и не смог, уж больно она, наполняющая прикрытый пакетом эмалированный тазик, была отвратительна.

Дома его хватило лишь на то, чтобы удалить запах.

Он механически прожевал предложенный Галиной ужин, поулыбался Виталию, который что-то с воодушевлением ему рассказывал, то ли про работу, то ли про дорожное покрытие, то ли про политику и последний скандал с проворовавшимся губернатором, пожелал всем доброй ночи и отправился спать.