Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

— Сергей, вы спите? — спросила Галина и стукнула снова.

Шумер выдохнул.

— Да, — он оторвал голову от подушки. — Что случилось?

— К вам, извините, пришли.

— Опять? Я сейчас.

Шумер потянулся за штанами. Он мог с легкостью узнать, кто нанес ему визит, но предпочел гадать. Понятно, это не Людочка и не Петр. Галина их видела и так бы и сказала. Значит, человек Галине неизвестный.

Бугримов? Нет, он бы не стал являться так, без выдумки. Может, водитель, которого он прислал? Нет, слишком рано. А если вернулся Дима? Мог Вова впустить Диму и никому об этом не сказать? Ответ сам напрашивается. Мальчик, ушедший в игрушку с головой, может забыть все на свете. Только вот зачем Диме возвращаться?

Шумер напялил футболку.

А кто может еще? Если брать людей из купе, то не появлялись еще старший лейтенант с женой Настей и полный пассажир, чуть не проспавший Пустов. Ах, нет, был еще сосед слева, с «дипломатом», что настойчиво совал ему свою визитку и приглашал в двухместный гостиничный номер. Да, появиться кому-либо из них было бы вполне в духе Бугримовского сюрприза. Еще одного.

Шумер пригладил волосы и вышел в коридор.

На пороге, в проеме входной двери, его ждали грайи. Правда, было их всего две, и морщинистые лица их были смущенно-виноватыми.

— Да, — сказал Шумер. — Здравствуйте.

— Сергей Андреевич, — сказали грайи, опуская подслеповатые глаза, — вы, помнится, обещали нам воды наносить…

Шумер кивнул.

— И не отказываюсь.

Грайи переглянулись.

— Просто мы с Ириной Трофимовной…

— …Виолеттой Павловной…

— …хотели чаю попить, а воды-то и нет!

Шумер молча ждал продолжения. Последовал один сдерживаемый вздох, другой. Потом грайи решились.

— Вы не могли бы сейчас воды принести, Сергей Андреевич? А мы уж за вас молиться будем, чтобы все у вас было хорошо.

Шумер улыбнулся.

— Конечно.

Он снял пальто с вешалки.

— Вы позволите?

Старушки сдвинулись, освобождая проход.

— Ведра внизу, на лавочке.

— Я понял, — сказал Шумер.

Конечно, подумалось ему, когда он с пустыми ведрами зашагал к колонке. Конечно, берешься делать добрые дела, будь готов делать их все время. Не когда удобно тебе, а когда попросят. Что это за добрые дела, если ты не можешь отвлечься на них от каких-то своих причуд? Сначала доброе дело, потом сон. Доброе дело, потом — завтрак.

И нет-нет, самим с бидончиком — ни за что!

Добравшись до колонки, взойдя на помост к трубе, Шумер какое-то время глядел вокруг, на дома, на сараи, на шпилек вокзала, выглядывающий из-за крыш, на разъезженный, расчерченный шинами песок.

Впитывал город, впитывал утро.

Ничего особенного не чувствовалось, запахи и эмоции перемешивались, пахло сексом и выдохшимся шампанским, пахло храпом и свежей выпечкой, скандалом и раздражением, кофе и яичницей, быстрыми поцелуями и пьяными жалобами, детьми, заботами, сыростью, тепловозными гудками.

Вокруг колонки было хотя бы чисто.

Включив воду, Шумер плеснул несколько обжигающе-холодных пригоршней воды в лицо, смочил затылок и шею. Вода зазвенела, запузырилась в подставленном ведре.

Что-то он, конечно, в последнее время тяжело воспринимает человеческие недостатки. Раньше как-то терпимее был. С другой стороны, раньше и люди не старались так упорно искать малейшую выгоду от его участия. А в этот раз, как с цепи…

Только Галина с мужем и казались нормальными, но они-то первыми получили от него и квартиру и помощь в переезде.

К колонке он ходил еще семь раз, возвращаясь и встречая новые ведра и протягивающих их владельцев. Его благодарили, приглашали на чай, он улыбался. Ему было то радостно, что он востребован, что он по-настоящему помогает людям, то вдруг его охватывала жуткая, как зубная боль, досада на всех этих одиноких стариков и старух, которым дети и родственники отказали в помощи. Может, конечно, не было у них ни детей, ни родственников, но тогда жизнь их, возможно, совсем не имела какого-либо смысла.

Позавтракал Шумер, когда время уже двигалось к одиннадцати. После он собрал мусор там, куда отправлял Петра.

В подъехавший очень удачно мусоровоз удалось закинуть почти все мешки, кроме самых дальних, оставленных у железной дороги. Их Шумер перенес потом. Мусорщики, то есть, по-модному, операторы мусоросборочной машины, чумазые и угрюмые, в ватниках и заправленных в сапоги штанах, ждать его не стали.

Затем Шумер дошел до спрятавшейся за лесозаводом бани.

Баня работала сегодня на оба отделения — на мужское и на женское. Скромной суммы в двадцать пять рублей, набравшейся у него в карманах, хватило, чтобы оплатить помывочный час. В предбаннике было холодно, бледно-синие шкафчики под одежду располагались в четыре ряда. В закутке продавались веники и пиво.

Людей было немного.

Шумер получил веревочку с ключом от шкафчика, разделся, запер шкафчик и по кафельному полу, дрожа, прошлепал с ключом, надетым на запястье, в общий зал, полный деревянных скамей, жестяных тазов и вьющегося у потолка пара. Высоко синели запотевшие окна. Краны были вделаны в стены. Шумела вода, кто-то обливался, кто-то тер мочалкой худую спину. В дальнем конце зала находилась парилка, дверь которой всасывала в себя бледные заготовки человека, а выплевывала красные, распаренные экземпляры, как бирками качества проштампованные листьями.

Шумер взял свободный тазик, налил воды, мешая холодную и горячую, сел на свободную скамью, предварительно оплеснув доски. Взгляд его невольно поплыл по голым соседям, по проходящим мимо парильщикам. Не то, чтобы он сравнивал свое небольшое хозяйство с размерами чужих мужских достоинств, но все равно имел некоторый комплекс родом из пубертатной юности перед внушительными характеристиками.

Казалось бы, и люди-то должны быть — ого-го!

Мылся Шумер медленно, мылился найденным на полке у кранов мылом, сгонял грязь с рук, живота и груди, долго оттирал въевшуюся в кожу черноту между пальцев ног. Раза три менял воду, делая ее все горячее.

Головой, спутанными волосами занялся напоследок.

— Ой, здравствуйте!

Шумер не сразу узнал человека, примостившегося на соседней скамье. Только промыв глаз от щиплющего мыла и убрав волосы, опознал в худом, плохо выбритом брюнете с мочалкой через плечо давешнего пассажира с «дипломатом».

Как вспомнишь, честное слово, так и исполняется.

— Добрый день, — улыбнулся он.

— Добрый. Я рад вас видеть, — сказал знакомец. — Вы как, устроились?

— Да.

— А я один в двухместном. Правда, прихожу туда только, чтобы поспать. Поверите, даже не помню, как номер выглядит.

— Верю, — кивнул Шумер.

— Ну, вы мойтесь, мойтесь, — сказал знакомец, колыхая ладонью в тазике. — Я и сам…

— Благодарю, — кивнул Шумер, стараясь вспомнить его имя.