Андрей Кокоулин - Секретарь

— Всё ещё можно свести к фокусам и гипнозу, — сказала Лена. — Если поймают, просто отпирайся по полной. Я не я, корова не моя…

— А где я гипнозу научился?

— Самостоятельно.

— Ага, по самоучителю.

— А ты и не научился! — воскликнула Лена. — Понял? Один раз сработало, и всё, и не понятно как. Объекты внушаемые попались. Повторить не можешь.

— Так мне и поверят!

— Именно! — сказала Лена. — Ну, смотри, с одной стороны — волшебство и чудеса, а с другой — нелепое стечение обстоятельств, какая-то случайность, удачный психологический трюк. Люди не верят в чудеса, Лёшка. Скорее, на Мурзу подумают, что он таким способом свой промах объяснить пытается.

— Глупый способ.

— Какой есть.

— Ему-то это зачем?

— Вот и будут выяснять у него!

Лёшка повертел опустевшую кружку в руках.

— Ну, не знаю. А если Мурза просто захочет меня проучить? Не станет никому рассказывать, а подкараулит где-нибудь?

— Это плохой вариант, — нахмурилась Лена. — Тогда тебе придется сделаться невидимым. Ты же сможешь?

— Секунд на пять.

— Это метров пятнадцать, наш дом можно насквозь проскочить.

— Наверное, — без энтузиазма согласился Лёшка.

Лена куснула губу.

— Лёш, ты жалеешь уже, что со мной связался, да?

— Да нет. Я думаю, как мне всё успеть.

— Что успеть?

— Мир спасти, вас защитить, с Ромкой разобраться. Сестре ещё обещал, что стукну какого-то Эдика Салаватова.

Лена улыбнулась.

— Да, это, наверное, очень важно — стукнуть Эдика Салаватова.

— Для Динки — важно.

— Лёшка, ты очень изменился, — вдруг серьёзно сказала Лена.

— В какую сторону? — посмотрел на неё Лёшка.

— В лучшую. Повзрослел.

— А мне всё кажется, что это не я. Я — не я, а кто-то другой. Я словно со стороны за собой наблюдаю.

— Это называется критическое мышление.

— В моем возрасте?

— Да, даже удивительно, — сказала Лена. — У мальчишек это, вообще-то, попозже развивается. У девчонок — пораньше.

Она не выдержала и прыснула, Лёшка фыркнул, а через секунду они оба хохотали как ненормальные.

— Наверное, это ойме, — сказал Лёшка, отсмеявшись. Голова от смеха у него слегка кружилась, в ушах шумело. — Понимаешь, в ойме приходится думать, что и зачем ты делаешь. Кто ты. Иначе можно остаться там навсегда.

— В жизни так же.

— Это я как раз и понял.

— Ага, ты славный, — сказала Лена и сама смутилась от своих слов.

Она схватила кружки и поставила их в мойку. Потом обернулась.

— Слушай, посидишь здесь пока?

— Тебе куда-то нужно?

— Ага, в соседнюю комнату.

— А-а.

Лена вышла.

Предоставленный самому себе Лёшка принялся изучать маленькую кухню. Повозил клеенку по столу, покрутил коробочки с приправами на полках. Осмотрел вазу цветного стекла и фарфорового медведя, оседлавшего пивную бочку. Расправил вязаную салфетку. Это, наверное, Лена вязала. Или Анна э-э… Михайловна? Верх стены напротив занимали подвесные кухонные шкафчики. Под ними белела полоса кафельной плитки с простеньким рельефным узором. Кафель, возможно, был ещё советский.

Холодильник «Атлант». Батарея под подоконником. Мусорное ведро накрыто крышкой. Рядом присоседился горшочек с чахлым растеньицем, видимо, приготовленный на выброс. Прости, друг.

За окном накручивал на велосипеде круги по дорожкам какой-то мальчишка в синей курточке. За ним, протянув руки, в такой же курточке, только на несколько размеров меньше, пытаясь его догнать, с рёвом бегал карапуз. Младший брат? Сразу вспомнился Ромка, потом Динка, потом мама на кухне после его выходки, и какое смёрзшееся, чужое у неё было лицо.

Потом Лёшке на миг представилось, как сквозь небесную синь с облаками, сквозь дорожное покрытие, сквозь газон, взламывая, пробивается, надвигается огромной ледяной глыбой чужой мир, и комок подступил у него к горлу.

Не хочу! — подумал он. Не хочу!

Лёшка нащупал кость в кармане. Потискал, попадая подушечками пальцев в выемки. Снова никакого отзыва.

Надо на улицу.

Он неожиданно остро ощутил, как золотистыми искрами сгорает время, словно слой, отделяющий один мир от другого.

Опаздываю! — подумалось ему.

— Лен!

— Я всё!

Лена появилась на пороге. Она подкрасила губы и переоделась в светлый топик и короткую джинсовую юбку.

— Та-дам! — руки её вскинулись в жесте то ли балерины, то ли цирковой гимнастки.

Сквозь тонкую ткань топика проступили пятнышки сосков.

— Кх… круто, — оценил Лёшка, с трудом совладав с голосом.

— Только скажи, что это не волшебство!

— Волшебство.

Без лифчика!

— Вот!

— Лен, мне нужно бежать, — сказал Лёшка, чувствуя, что, наверное, поступает не очень правильно.

— Сейчас?

Руки Лены упали и спрятались за спину. Лицо ее обмякло, утратили блеск глаза, дрогнул уголок губы.

— Прости.

— Ты серьёзно? — её голос задрожал от обиды.

Лёшка кивнул, подошёл к Лене и взял её за руку.

— Я ещё вернусь.

— Ага.

Она отвернулась, но руку не убрала. Он смотрел на её трогательно-округлое маленькое ухо и прозрачный пушок на щеке.

— Лен.

— Что?

Её пальцы в ладони слегка царапнули кожу.

— У тебя же есть мой телефон, если что…

Лёшка шевельнул плечом, не зная больше, что сказать.

— А вот если бы я попросила остаться, — повернула к нему голову Лена, — ты бы остался?

— Не знаю, — честно ответил Лёшка.

Она посмотрела жалобно.

— Я зря так оделась?

— Нет. Получилось очень…

Язык не повернулся ляпнуть: «…откровенно».

— Что?

— Естественно, — нашлось слово. — Получилось очень естественно.

Лена шмыгнула носом.

— Ладно, иди.

— Мне, честно, нужно.

— Я верю.

Лёшка выскользнул в прихожую.

— Лен, ты закрой за мной, — попросил он, торопливо обуваясь. — Ну, на всякий случай. Фиг его знает, этого Мурзу.

— Хорошо.

Лёшка вышел на лестничную площадку, спустился на две ступеньки вниз и замедлился в ожидании, что замок за спиной вот-вот щёлкнет. Прислушался: нет, не щёлкает. Понятно, что обидел. Но ведь…

Лёшка вздохнул, нырнул в ойме и проплыл обратно в квартиру.

Лена сидела на стуле и беззвучно плакала, пряча лицо в ладонях. И поцеловать было некуда. Не в макушку же?

— Эй, — шепнул он.

— Лёша?

Лена приподняла мокрое лицо, и тогда Лёшка, улучив момент, возник на короткий миг и неудобно, неуверенно ткнулся губами в мягкую солёность её щеки.

— Всё, улетел. Как Карлсон, — сказал он в расширившиеся светло-зелёные глаза и пропал снова.

Ойме осыпалась золотом в лестничный пролёт, который едва не выскочил из-под ног, грозя перекинуть его через перила.

Кажется, всё сделал правильно.

Странно, это ощущение в душе показалось Лёшке таким светлым, что он даже на миг зажмурился. Эх!

Выскочив из подъезда, он не глядя махнул всем подряд окнам.