Андрей Кокоулин - Секретарь

Каким-то цветным сгустком мелькнул рынок. У овощных палаток собралась неожиданная толпа, видимо, на первую черешню и клубнику. Пришлось лавировать.

— Извините. Простите.

Улыбаясь, он перешёл улицу и зашагал в сторону особняка по разбитому тротуару. Кость легла в ладонь.

Сосредоточиться!

Кто любил играть в кости? Моряки. Пираты. Наверняка в Крисдольме были моряки. Плавали же люди по рекам. И Речные Короли были. Солдаты тоже, скорее всего, на привалах любили играть.

Пусть это будет солдат, мечник, как Мальгрув и Штессан.

Лёшка, настраиваясь, закрыл глаза. Свет замерцал под веками. Кость в кулаке нагрелась. Уличный шум отдалился, звуки раздробились и заглохли. Дребезжание открываемого окна. Урчание автомобильного двигателя на повороте. Шуршание шин. Мальчишеский голос, зовущий: «Димка, выходи!». Всё это не больше, чем камешки, бесследно канувшие в пруду. Были — и нет их. Бульк!

Тишина.

Исчез асфальт под подошвами. Сухой жар дохнул в лицо. Медленно, будто сквозь дымку, проступила пустыня и Скрепа, прорастающая из песка ввысь.

Лёшка остановился.

Видение погасло, как проводок в лампочке накаливания. Странно. Он же не Скрепу заказывал. Он мечника заказывал.

Лёшка оглянулся.

Шевцова плавно загибалась отсюда влево, и ни сквер, ни, тем более, особняк за ним еще были не видны. Зато угрюмо темнел через два дома и усыпанную мусором лужайку корпус швейной фабрики за бетонным забором. А по другую сторону убегал вдаль памятный переулок с автомастерскими.

Летели к рынку мальчишки на велосипедах. Старичок вез сумку на колесиках. У подъезда впереди болтала по телефону девчонка одного с Лёшкой возраста. Юбка, блин, чуть ниже ягодиц, аж трусы видны. Тут же Лена в топике вспомнилась.

Так.

Подъезд и лавочку, у которой стояла девчонка, Лёшка прошёл, старательно глядя в сторону. Не время отвлекаться. Честное слово.

— Я ему и говорю: ты кто? — Любительница мини-юбок сообщала это громко, совершенно не стесняясь прохожих. Розовый маникюр стриг воздух. — У тебя лавэ есть? Ты вообще понимаешь, что общение со мной стоит определенных денег? Я тебе не безголовая дурочка!

В паузе между репликами лопнул пузырь жевательной резинки.

— Привыкли все на халяву, представь? Будто я, знаешь, в лесу жила. Или при этих, доисторических… Да, при мамонтах!

Голос добивал метров на двадцать.

Лёшка с облегчением вышел из зоны поражения, отразился в витринном стекле — долговязый, вихрастый парень в куртке с эмблемой на плече. Увы, без лавэ, да. Подкрасться в ойме да ущипнуть за задницу. Бесплатно.

Ладно, проехали.

Он подкинул кость и поймал её. Мельком глянул: четыре. Не один, не шесть. Серединка на половинку. Задержал дыхание. Давайте всё же попробуем без Скреп.

Несколько секунд за закрытыми веками плыл отпечаток солнца.

Ну же! Ни мечника, ни моряка. Может, костью как хельманне уже и не вытащить никого? Действительно, если владелец мёртв, то как?

Лёшка напрягся.

Медленно, золотистой складкой, сдвинулся слой, и вместо тротуара под ногами снова оказался песок.

Почему? Откуда?

Гигантская тень от Скрепы прочертила пустыню, накрывая полузанесённые развалины и редкие сухие кусты. Вдалеке, там, где она истончалась до пунктира, вставала, соединяясь с небом, жуткая ледяная стена вклинившегося чужого мира.

— Ш-ш-шикуак, — прошелестел шёпот.

Лёшка вздрогнул.

— Ш-ш-ш…

Рядом, за слоем, пронесся автомобиль, взметнув облако тополиного пуха. Пух проплыл сквозь Лёшку и утонул в песке. Что-то из ряда вон…

Он попробовал шагнуть назад, но не смог и пошевелиться.

Интересно. Это, значит, посреди Шевцова, в обычной реальности его засосало… Не в Ке-Омм же к Скрепам? Или в Ке-Омм?

Донырялся, допрыгался. Не такое уж и безобидное это, получается, занятие. Или это Шикуак проник и нашикуачил у него в голове? Как вариант, суперспособности дают знать о себе побочными эффектами.

Что дальше?

Словно отзываясь на этот вопрос, некая сила толкнула Лёшку вперёд. Он шагнул одновременно и там, у Скрепы, и здесь, вдоль улицы. Ощущение было не из приятных.

Ещё шаг.

Лёшку чуть не стошнило. Раздвоенность комом встала в горле. Тень от Скрепы оказалась вдруг далеко в стороне, словно он разом переместился на километр или два. От наложения картинок закололо под правым глазом.

Одно солнце яркой бусиной висело над головой, другое, побольше, пряталось за крышей дома. Песчаные холмы спорили с фабричным забором и переулком. Деревья и прохожие растворялись в жаркой пустоте. Вот же блин!

Едва ноги опять пошли вперёд, Лёшка, стиснув зубы, попытался вернуть над ними контроль. Какое-то время он боролся с непонятной силой, побуждающей его идти к ледяной стене на горизонте, и, кажется, победил.

Сила отступила, сохранив за собой лишь лёгкие позывы-толчки. Впрочем, ойме всё ещё держало его крепко.

Ни фига ведь это не Шикуак, подумалось Лёшке. Ага, дотянулся. Через два мира. Всем бы так дотягиваться.

Вперёд, вперёд — заныли лодыжки. Пожалуйста — скрипнуло колено. Ступни напряглись в ожидании отрыва от земли. Ну же, ну!

Стоять, конечно, было глупо. Много ли он выстоит?

Лёшка попробовал шагнуть вправо. Вправо оказалось нельзя. То есть, через усилие, возможно, у него и получилось бы, но рисковать Лёшка не стал. Не хотите вправо, пойдём влево. Я — покладистый.

За слоем он ступил на самый край бордюрного камня, дальше была уже проезжая часть. Этот шаг в Ке-Омме махом отбросил за спину холмы с остатками крепостных стен на вершинах и вместо них вытянул из песка узкие, серые, сложенные из известняка заостренные башенки — то ли могильные знаки, то ли колодцы. На каждой башенке — по одному округлому оконцу. Впереди поднялась каменная фигура — человек в доспехе, без головы, с поднятой и отбитой в кисти рукой.

Куда теперь? Прямо?

Чтобы реальный мир не двоил картинку Лёшка прекратил обращать на него внимание. Ойме тут же загустела, размыла улицу в неясную тень. Стало полегче.

Теперь оказалось, что нельзя свернуть ни влево, ни вправо.

Лёшка осторожно шагнул вперёд, и пустыня надвинулась на него, как руки, раскинув в стороны застывшие песчаные волны.

Скрепа прошла над головой, поднялась рыжеватая скала, участок древней, мощеной зеленоватыми плитами дороги проступил из песка.

Лёшка увидел арку из розового мрамора, изъеденную ветром и временем, и остатки каналов, по которым когда-то, скорее всего, текла вода. Словно густой подшерсток пробивался чёрный кустарник. Сухие ветки его были усеяны шипами. В центре каждого куста, в сплетении шипов и веток, как сердце в теле, алели один-два цветка.

Ледяная стена, казалось, не стала ближе, но заиграла оттенками синего и голубого.