Владимир Моисеев - Внутреннее задержание [СИ]

— Попрошу сопроводительные бумаги.

Заговорщики убеждали, что поддельные документы, которыми они снабдили Зимина, сделаны качественно, со знанием дела. Оставалось довериться им. Ему почему-то только сейчас пришло в голову, что они могут ошибаться. Он протянул документы хмурому космолетчику. Тот взял и, не читая, переправил в контейнер для мусора.

— Попрошу жетон.

Зимин повиновался, выбора у него не было. Жетон — обязательное удостоверение личности, которое надлежит носить с собой круглосуточно, там содержится абсолютно вся информация о человеке, которая только может понадобиться представителям власти. В настоящее время представителем власти был суровый на вид космолетчик. Он вставил жетон в сканер, при этом правая рука его скользнула к рукоятке электрошокера. Если бы на пульте загорелась красная лампочка, Зимину не поздоровилось бы, но загорелась зеленая. С точки зрения сканера, он был чист. Ему было разрешено покинуть Луну.

Наверное, Зимин побледнел от страха, потому что космолетчик неожиданно заржал.

— Звать-то тебя как? — спросил он и подмигнул. — Забыл? Ну, это ничего, это бывает. Потом вспомнишь.

Было от чего растеряться. Зимин не ожидал, что ему будут задавать вопросы, на которые невозможно ответить честно. Показалось, что операция провалена. Этот человек определенно знал, что он нелегальный беглец. Зеленая лампочка его не обманула. В конце концов, на его счет были переведены немалые деньги. Не исключено, что он работает на Коллегию. Что теперь делать? Зимин решил, что самое правильное в такой ситуации — сказать правду. Он, мол, бывший психофизик, дезертир. Но это было бы глупо. Тем более, что Чепалов несколько раз повторил, что следует строго придерживаться подложной версии. По документам он теперь Семен Титов, техник. Так и следует говорить. Таковы правила игры.

— Я Семен Титов, направляюсь на Землю в отпуск. На месяц.

От смеха у космолетчика выступили на глазах слезы.

— Семен Титов! Надо же! Придумали бы что-нибудь повеселей. За последний год я с Луны эвакуировал уже целую футбольную команду Семенов Титовых, а вы, Семены, все идете и идете! Сколько вас там еще?

— Но…

— А мне плевать.

— Почему? — удивился я.

Он посмотрел на меня с интересом.

— Мне до тебя нет дела.

— Но почему?

— Вот сам посуди. Политика мне ваша до лампы. Я в начальники не лезу. Саботажник ты или заговорщик, меня не волнует. При любой власти на мой буксир спрос будет. Без меня на Луну не доберешься. За копейки, которые мне выплачивают, другого такого дурака на эту работу не найдешь. Так что здесь моя вотчина, и я здесь хозяин.

— Я могу все объяснить.

— Попробуй.

— Отпуск у меня начнется только через три дня. Мне сказали, что вы завтра отправляетесь на земную орбиту с грузом лунного грунта и сможете захватить меня. Решил воспользоваться.

— Ну, раз сказали, что с тобой поделаешь. Проходи, чего на пороге без толку топтаться.

— Но вы же меня разоблачили?

— Для этого большого ума не требуется.

— Почему же вы меня не сдадите властям?

— Мне выгодно, чтобы ты убрался с Луны.

— Вот как? Не понимаю.

— Друзья считают меня последним романтиком. Но это не так. Я — рационалист и прагматик. Жизнь свою я связал с Луной. Нравится мне здесь. Поэтому я за вами наблюдаю. Рассматриваю людей, оказавшихся возле меня волею судьбы. Очень хочется, чтобы жизнь на станции налаживалась, чтобы все больше появлялось людей, для которых колонизация Луны стала смыслом жизни. А ты, знаешь ли, — это сразу видно, — из другой компании, у тебя другие заботы, земные. Это не хорошо и не плохо. Ясно, что ты здесь чужой. Ты здесь не нужен. А раз так, моя задача помочь тебе убраться отсюда, как можно быстрее, пока дров не наломал или погубил чью-нибудь жизнь. Не обижайся, ничего личного, исключительно высокие моральные побуждения.

— На земной орбите вы сдадите меня охране?

— Вот еще! Охране нечего делать на моем буксире. Это исключено. Дурацкая идея.

— А вы меня не боитесь?

Глаза космолетчика расширились от удивления, он на минуту опешил. Молча висел над Зиминым и с интересом его рассматривал. Поток воздуха от вентилятора стал его относить влево, и он очнулся. Потом он заржал и стал кувыркаться в воздухе, словно прыгал на батуте. Зимин рассмешил его до слез. Наконец, он успокоился.

— Я такой смешной? — спросил Зимин.

— Ага!

— Что же во мне смешного?

— Не обижайся, Титов. Представил, как ты на меня набрасываешься со своими маленькими кулачками.

Да, его можно было понять. Человек он был могучий. Пожалуй, и трое таких, как Зимин, с ним не справились бы. Действительно, смешно.

— А если я окажусь подлым?

— Ерунда. Предположим, что ты — опасный буян. Значит ли это, что ты можешь нагадить на моем буксире? Нет, потому что ты не меньше меня заинтересован в том, чтобы наш полет орбита Луны — Международная станция на орбите Земли прошел без приключений и эксцессов. Повторяю, здесь моя вотчина, политикам неподвластная.

— А если я — террорист? Смертник?

— Чушь! Мой буксир для террористов не представляет никакой ценности. Ну, взорвешь ты десять тонн лунного грунта. И что? Какая тебе от этого радость? В новостные ленты эта новость не попадет. На Земле мало кто знает о том, что на Луне расположены постоянные станции. Знакомые ребята пытались рассказать про космонавтику земным обывателям, да никто не верит. Сказки, говорят. А кто поумнее, начинают прикалываться, называют эти рассказы примером мифологического сознания. Так что думаю, проживу здесь до седых волос, а настоящего террориста так и не увижу.

— Понимаю.

— Мы здесь на лунных трассах давно не романтики, а самые что ни на есть прагматики. Выгоду не упустим.

Отсек, в котором Зимину предстояло провести двое суток, показался ему райским уголком. В первую очередь потому, что он, впервые за долгое время, почувствовал себя свободным человеком. Двое суток до него никому не будет дела. Непривычно, но здорово и вовремя.

Зимину нужно было привести в порядок расшатанные нервы. Последние дни на Луне выдались исключительно напряженными. Ему пришлось договариваться с очень странными людьми. Это было очень непросто и вымотало страшно. Заговорщики, производили впечатление скорее отталкивающее, чем доброжелательное. Их претензии к жестоким методам Коллегии Зимин разделял. Сам мог рассказать много чего любопытного и поучительного про их методы. Но постоянные бессмысленные призывы к справедливости бесили его, потому что он никак не мог сообразить, что заговорщики считают справедливым, какие высокие цели ставят перед собой и каким образом собираются их достичь. Неужели собираются запретить бессмертие? Это было бы чересчур смело. Недопонимание мешало ему записаться в ряды заговорщиков.