Ким Лиггетт - Год благодати [litres]

– Осторожнее, – говорит она и, поднеся руки к моему горлу, ловко развязывает узел. – Поцелуй Беззаконника, – шепчет она мне на ухо.

– Что? – выдыхаю я, схватившись за край колодца, чтобы не упасть.

– Так называется этот узел, – отвечает она, завязывая ленту на моем запястье и делая красивый бант. – Чем сильнее тянешь, тем туже он затягивается.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я, глядя на ее отражение в колодце.

– Просто знаю… А ты помнишь Лору, не так ли? Она так же смотрела на воду, когда я заставила ее утопиться.

Я сглатываю.

– Если мне не изменяет память, ты считала, что мое волшебство тут ни при чем… полагала, что это вымысел.

– Я ошибалась, – шепчу я, повернувшись к ней. – Это было до того, как я ушла в лес. Ты помогла мне принять правду.

Она смотрит мне прямо в глаза, и меня пробирает дрожь. Ее расширенные зрачки и раньше пугали меня, но теперь, когда радужки вновь стали видны, их холодная голубизна еще больше леденит мою кровь.

Она это сделала или нет, я вижу – память возвращается к ней.

И я невольно спрашиваю себя: сколько времени пройдет, прежде чем Кирстен вспомнит, что ей хочется, чтобы я умерла?

Дойдя до источника, а потом и до вершины холма, я не смотрю на кости, стараясь не слушать, как лента трется о шейные позвонки. Я держусь того, что, несомненно, реально. Земля не лжет.

Глядя на противоположный склон, я замечаю, что помидоры, кабачки и сладкий перец уступили место репе, брокколи и бобам. Наверное, листья сумаха на берегу уже начали краснеть. Воздух стал прохладней. Скоро сменится время года. Я тоже стою на пороге перемен.

Никогда не забуду, какой в округ вернулась Айви. Когда она, пошатываясь, явилась на площадь, я ее даже не узнала. Часть волос выпала, глаза выглядели неживыми, похожими на пуговицы на зимнем пальто нашего отца. Муж даже не смог отвести ее домой – она упала в обморок. И какое-то время все считали, что ей не выжить.

Как-то раз мне позволили посидеть у кровати сестры, пока отец говорил с ее мужем об уходе за ней. Помню, я тогда наклонилась совсем близко к ее лицу, пытаясь понять, она это или нет. И подумала: а не сбросила ли она кожу, как подменыши в сказках про эльфов и фей? Наверное, именно это и пугало меня больше всего – мысль о том, что я каким-то образом потеряю себя и вернусь совершенно иным человеком. Год благодати меняет людей, я видела это своими глазами.

После него женщины обретают умение притворяться.

Раньше я удивлялась: как они могут не замечать то, что творится прямо у них под носом, но бывают вещи столь ужасные, что ты не можешь признать их даже перед самим собой.

На обратном пути в становье я слышу за спиной хруст ломаемой ветки, но не останавливаюсь, чтобы прислушаться, понять, что же это было, а просто продолжаю идти вперед, катя перед собой тачку с водой и овощами. Именно я даю существу, производящему этот пугающий звук, силу, но довольно. Больше никаких игр.

И, когда вечером мы усаживаемся вокруг костра и девушки спрашивают меня, что говорят призраки, я отвечаю:

– Я их больше не слышу.

Это ради всеобщего блага. И ради моего собственного.

Следует долгое молчание, я уже думаю, что на этом все и закончится, когда Дженна говорит, глядя на лес:

– А я слышу призраков. Слышу с тех самых пор, как начала пить их воду.

– Я тоже, – вступает в разговор Равенна.

– И я. – Ханна быстро-быстро кивает головой.

А затем они одна за другой начинают рассказывать свои истории о призраках. И их истории куда страшнее, чем те, которые выдумывала я.

Гертруда смотрит на меня, и я вижу смятение в ее глазах.

Теперь я поняла.

Водяной дурман просто помогал им видеть то, во что они уже верили.

Я просыпаюсь от звука шагов. Наверное, это Хелен, у нее есть привычка бродить по ночам. Я жду, чтобы кто-то из девушек встал и увел ее, но никто этого не делает – похоже, им надоело ходить за ней, как нянькам. Нам всем это надоело. Встав с кровати, чтобы открыть дверь, я снова слышу звук ленты, трущейся о кость, и у меня холодеет кровь. Мне хочется убедить себя, что это проделки Кирстен, но я нутром чую – там, за дверью кто-то есть.

Ручка двери опускается, кто-то открывает ее, и я готовлюсь посмотреть на то, что преследует меня с тех самых пор, как я вернулась в становье, но тут со стороны барака слышится душераздирающий вопль. Герти тотчас просыпается. Я пытаюсь открыть дверь, но она покоробилась и никак не желает отворяться. И, когда я наконец распахиваю ее, то успеваю заметить только неясную фигуру на краю поляны, которая скрывается в лесу, словно тень.

Девушки сгрудились у барака, плача и крича.

– Я шла в отхожее место… – хнычет дрожащая Бекка. – И увидела призрак… у двери кладовой.

– Кто-нибудь видел Голубушку? – спрашивает Хелен.

Равенна отталкивает ее.

– Кто это был? Эйми? Мег?

– Нет. Я не видела…

– Голубушка, где ты? – зовет Хелен.

Все цыкают на нее.

– Я не видела ни рук, ни ног, – продолжает Бекка. – Только глаза. Горящие темные глаза, смотревшие на меня из сумрака. Не знаю, как это объяснить, но что бы это ни было, оно… исполнено зла.

Беззаконных. Кровь стынет в венах. Неужто Андерс здесь, в становье?

Да, возможно, я забыла о том, что саван нужно оставить снаружи, по ту сторону ограды, но ведь я сделала то, что он велел. Оставила Райкера, отказавшись от единственного шанса на счастье. Разве этого недостаточно?

Пока остальные укладываются спать, я остаюсь сидеть на бревне у костра. Но смотрю не на огонь, думая о том, что могло бы сбыться, но не сбылось, а на лес, – что же теперь нас всех ждет?

Я чувствую, как что-то зловещее подстерегает меня там, в потемках. И, сколько бы я ни пыталась отогнать мысли об этом, сколько бы ни тщилась не подпускать это к себе, оно пришло к самой моей двери. Хватит прятать голову в песок. Хватит бежать от действительности.

– Если тебе нужна я, попробуй меня достать, – шепчу я, глядя на лес.

И снова слышу, как шелковая лента трется о кость.

Андерс это или призрак, я наконец готова посмотреть страху в глаза.

Какой бы ни была правда – я готова.

Мою руку щекочут пряди длинных волос.

Поначалу кажется, что мне снится дом, что это Клара и Пенни пытаются разбудить меня, но тут я чувствую зловонное дыхание. Я открываю глаза и вижу Кирстен – она наклонилась надо мной и прижимает к моему горлу лезвие то – пора. Ее голубые глаза злобно горят в свете утренней зари.

– Зачем ты вернулась? – шипит она мне в ухо.

– Ч-чтобы избавиться от своего волшебства, – запинаясь, отвечаю я. – Как и ты.

Вокруг нас начинают собираться остальные, и Кирстен убирает топор, но я понимаю, это не конец – она старается вспомнить, уразуметь, что к чему. Еще немного – и она докопается до правды.