Ким Лиггетт - Год благодати [litres]

Некоторые из девушек чувствуют себя достаточно хорошо, чтобы помогать мне по хозяйству. Поначалу было сложно, их глаза, черные из-за расширенных зрачков, пугали меня. Но по мере того, как они медленно возвращаются в реальный мир, я начинаю давать им мелкие задания. Так, одна из них следит за Хелен, которая ходит за мной, словно тень, крадя все, что плохо лежит. Если у кого-то пропала ложка – она точно под койкой Хелен, если отвалилась пуговица, то она обязательно в ее кармане. Бедняжка никак не приходит в себя, и я не знаю, сможет ли когда-нибудь.

Хорошо, что хотя бы Голубушка вновь воркует. Хелен предложила мне поносить горлинку по становью, но лучше не привязываться к ней. Я напоминаю Хелен, что, когда за нами явятся стражники, ей придется оставить Голубушку здесь, но она не желает ничего слышать. В округе Гарнер женщинам не разрешается держать дома животных. Животные для мужчин – это мы сами.

Если не считать ночных визитов, Кирстен держится от меня в стороне, но я знаю – надо держать ухо востро. Я наблюдаю за ней, иногда не сплю целыми ночами, пытаясь поймать – увидеть, как она тайком уходит в лес, чтобы передвинуть кости на вершине холма, но Кирстен, похоже, не покидает окрестностей барака. Иногда, когда мы сидим вокруг костра, я замечаю, что она следит за мной.

Нельзя забывать, что чем больше я помогаю им исцелиться, тем выше шанс, что они все вспомнят. И теперь, когда второе полнолуние близко, я уже нигде не чувствую себя в безопасности. Мне неуютно в моем собственном теле.

И дело не только в странных звуках или в изменении поло – жения костей на вершине холма – везде, куда бы я ни пошла, я чувствую, что рядом кто-то есть. А девушки, которые, как я полагала, уже должны были бы прийти в себя, по-прежнему проводят большую часть времени, слушая ветер, глядя на облака и говоря о своем волшебстве, словно это нечто реальное. Поначалу я думала, что они делают это затем, чтобы ублажить Кирстен, но боюсь, речь идет о чем-то более глубоком. Возможно, они просто не хотят отказываться от волшебства.

Сегодня вечером, когда восходит луна и на небе зажигаются мириады ярких звезд, заставляя меня чувствовать себя крохотной песчинкой, я стою у края поляны и прислушиваюсь. Вокруг так темно, что я вижу лишь то, что находится на расстоянии, не превышающем двух-трех футов. Но я все равно понимаю, что она рядом – та девушка с холма. Я слышу, как рвется лента в ее волосах.

– Тирни, – говорит Гертруда, слегка толкнув меня. – Они задали тебе вопрос.

Я оглядываюсь и словно выхожу из транса.

– Ну, так как? – спрашивает Дженна. – Что говорят призраки?

Я пока не рассказывала им о девушке на вершине холма – быть может, потому что хотела оставить ее себе – защитить. Будто, заговорив о ней, я могла кого-то предать. Но, возможно, хотя бы этот секрет мне не придется нести в одиночку.

– Не знаю, как ее зовут, – отвечаю я, – но на вершине самого высокого холма на этом острове лежат кости. – Когда я поворачиваюсь к лесу спиной, тот странный звук, который все время преследует меня, становится сильнее… яростнее, что ли, но я продолжаю: – Слышите? Этот звук издает рваная красная лента, обвитая вокруг ее шеи. Она была задушена, причем с такой свирепостью, что красная лента разорвалась пополам.

– Быть может, она ищет вторую половину? Или возмездия… – шепчет Дженна. – Это похоже на историю о Тахво.

– Он, кажется, был викингом? – спрашивает Люси.

Дженна взволнованно кивает.

– Команда его корабля подняла мятеж, Тахво ударили клинками больше ста раз. А потом, вместо того чтобы сжечь тело, они просто выбросили его на далеком берегу. – Дженна подается вперед, и в ее глазах отражается пламя. – Но в каждое полнолуние Тахво восставал из мертвых, чтобы мстить. Прошло восемь лет, прежде чем он убил всех мятежников и всю их родню. Только так он смог заслужить погребальный костер, который унес его душу на небеса.

Я пытаюсь не давать воли воображению, но что, если девушку с холма задушил кто-то близкий? Что, если она жаждет мести? И, если ее дух не может покинуть становье, не в опасности ли наши жизни?

Когда мы с Гертрудой укладываемся в кладовой, исходя потом, она говорит:

– Если не хочешь оставлять дверь открытой, то хотя бы сними плащ.

– Мне и так хорошо, – отвечаю я, запахиваясь плотнее.

– Если ты беспокоишься, что его может взять Хелен…

– Я же сказала – мне и так хорошо, – говорю я более резким тоном, чем мне бы хотелось, и прижимаю к груди топор.

Звук, с которым она проводит пальцами по щетине на своем зажившем затылке, действует мне на нервы.

– Ты же не пила из колодца, верно? – спрашивает она.

– Нет. – Я смотрю на нее. – Конечно, нет.

– Тогда в чем же дело… чего ты не говоришь?

Я делаю глубокий вдох.

– Помнишь про кости на вершине холма?

– Да, здорово у тебя получилось. И когда Дженна рассказала про того викинга… я почти поверила.

– Думаю, эта история о призраке, возможно, не выдумка.

– Что? – спрашивает она.

– Тот звук, который я слышу здесь… он точно такой же, как на вершине холма… это лента трется о шейные позвонки.

Герти пялится на меня, а потом разражается диким смехом.

– Очень смешно.

Я смеюсь вместе с ней и, повернувшись на другой бок, пытаюсь спрятать слезы.

– Ну наконец-то ты проснулась, – говорит Герти, поправляя стеклянные банки с консервами, стоящие на полках. – Я все лето просила тебя не закрывать на ночь дверь, и вот теперь, когда стало прохладнее, ты вдруг решила ее отворить.

– Я ничего не отворяла, – отвечаю я, сев на кровати и сняв плащ.

– Я слышала, как ты ее открывала. – Она картинно закатывает глаза. – И ты немало меня впечатлила, когда задула свечу и стала царапать свою ленту. Девушки вечером будут внимать тебе с восторгом.

– О чем ты?

Коснувшись рукой запястья, вокруг которого обвязала ленту, я застываю. Ее там нет и в моих волосах тоже. Охваченная паническим страхом, я встаю на колени и начинаю искать повсюду.

– Ты что-то потеряла? – спрашивает Гертруда.

– Хелен. – Я глубоко вздыхаю и, встав на ноги, иду к бараку. Она должна это прекратить – прекратить шнырять повсюду и брать чужие вещи. Не хочу быть резкой, но, если она мечтает вернуться домой, надо вести себя, как подобает.

Проходя мимо колодца, я заглядываю в него и вижу свое отражение. На горле виднеется какая-то красная полоса. Я вглядываюсь в воду, моя рука взлетает к шее, и пальцы касаются шелка.

Я дергаю ленту, пытаясь освободить горло, но узел такой тугой, что я никак не могу его развязать. Чем сильнее я тяну, тем туже затягивается лента.

Я наклоняюсь, силясь глотнуть воздуха, когда вижу за спиной Кирстен.