Людмила Астахова - После зимы [СИ]

— Это ты рисовала? — спросил Маэда не в силах удержаться от улыбки.

— Нет, мой папа.

— А где он сейчас?

Девочка тут же насторожилась. Мало ли, что решит сделать чужой солдат узнав, что доме никого нет. Скорее всего, ничего хорошего.

— Он немного занят. Но он тут, рядом.

В доказательство она осторожно приоткрыла массивную дверь, ведущую в подсобное помещение. Там журчало бодрыми песенками радио и кто-то бойко строчил на швейной машинке.

— Лиён, тебе чего?! Я уже почти закончил.

— Ничего, папа, всё в порядке, — отозвалась девочка на негромкий мужской голос и со значением покосилась на Маэду. Дескать, убедились?

Со своего места Кай видел лишь угол буфета и кусок стены с семейными фотографиями. Муж, жена и две девочки — все в национальных костюмах с флажками в руках; щекастая годовалая малышка, прижимающая к груди игрушечного кролика; юноша-старшеклассник в очках и с букетом осенних цветов; старушка, сидящая в кресле. Все эти черно-белые, безыскусные изображения окружали, как почетный караул, цветное фото, вырезанное из модного журнала и забранное в самодельную рамку из конфетной коробки. Императрица Химара в сверкающем бальном платье глядела прямо в объектив, а следовательно, в глаза любому смотрящему на её фото. Прекрасная, как солнечное летнее утро, идеальная… почти божество…

Кай мысленно выругался, а девочка по имени Лиён поспешно закрыла дверь, чтобы не отвлекать отца от неведомых важных дел.

— Спасибо за покупку, господин офицер. Приходите еще, — бойко прощебетала она. — У нас осталось еще много арайнского товара. Постоянным клиентам мы делаем скидки.

«Уходите, — говорили её круглые и желтые, как лютики, глаза. — Я вас боюсь, я боюсь вашего варварского акцента, я боюсь вашей формы и кобуры с пистолетом. Уходите, пока не вышел мой отец. Уходите, пожалуйста»

Фотография юноши в школьной форме была обведена синей полосой в знак траура. И не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться, какая беда постигла наследника этого семейства в военное время.

И капитан Маэда ушел.

— Кай, вам, правда, нравится вот это всё?

— Что — всё? — не понял вопроса Маэда.

Капитан Яно повертел в руке пакет из «лавки чудес».

— Милота вся эта на самом деле такая милая, что даже взрослый мужчина не в силах устоять?

— Тут так принято, — терпеливо пояснил капитан Штаба. — Покупка это не просто полезные вещи, это еще и приятные воспоминания. И ненавязчивое напоминание покупателю, что его любят и ждут снова.

— Ну, то есть, ничего настоящего, сплошное притворство. Дешевая уловка. Нарисовали котика и можно драть три шкуры?

— Цена была почти такая же, как дома… почти…

Думать над своим следующим ходом и одновременно объяснять партнеру по игре элементарные вещи получалось не очень складно.

— Да расслабьтесь уже, — проворчал Кай. — Не нравится пакет — выкиньте. Подумаешь, большое дело

Он уже занес руку над доской, предвкушая как Яно попадется на уловку и ходов через десять окажется в ловушке.

— Вы же герой, настоящий воин-арайни! — возмущенно воскликнул тот, словно миролюбивый тон собеседника оказался спичкой, поджегшей давно разложенный костер. — Воин-ученый, прямо как в легендах. Меч и свиток. Я знаю, что у вас есть орден за личную отвагу в бою. Если бы не этот факт, я бы подумал, что…

Кай аккуратно положил так и не сыгравший камушек в коробку и очень серьезно поглядел на особиста. Играть ему уже не хотелось.

— Что бы вы подумали, Рэн?

— Что вы — штабной соплежуй, если не предатель, — честно ответил Яно. — Вы прямо благоговеете перед ситтори. И всё-то у них правильно, и во всем они правы. И как только мы, тупые варвары, их завоевали, за один месяц сожрали с потрохами, непонятно.

Это был тот случай, когда затевать полемику означало опуститься до уровня оппонента, потерять лицо и превратиться в базарную склочную бабу одновременно.

— Капитан Яно, предлагаю вам немедленно написать рапорт на имя генерала Найто и потребовать моего отстранения в связи с соплежуйством и возможным предательством. Пакет из магазина — отличная улика. Донос… простите, свидетельства капрала Коико еще приложите. Не мне вам объяснять, как всё преподнести моему и вашему командованию. А у меня, простите, еще дела есть. Честь имею.

Как это часто бывает с отягощенными хорошим образованием и воспитанием людьми, капитан Маэда весь оставшийся вечер продолжал вести мысленный спор с особистом.

Обиды он не чувствовал, лишь глухое раздражение и досаду. За то, что приходится оправдываться и объяснять на пальцах прописные, казалось бы, истины. Что у каждого народа своя история, традиции и правила. Что признание этого факта не делает из человека, к тому же офицера, давшего присягу, предателя. Что времена, когда врага ненавидели уже просто за чужой фасон штанов, миновали вместе с двумя Большими Войнами. Или не миновали?

Потом Кай вспомнил про пропавшую девушку Миёй и решил заглянуть в её дневник, раз уж не удалось расспросить Яно.

Слова популярных песен, анкеты друзей, «мудрые» цитаты из девичьих романчиков про первые чувства — всё как и должно быть в личном альбоме юной девочки. Сплошная милота верхом на милоте и милотой погоняет. Но что в этом плохого-то? Арайнские девушки ничем не отличаются. У той славной барышни-первокурсницы, которая подрабатывала секретарем у них на кафедре, был такой же альбом. Как её звали? Айки? Она так смешно смущалась в присутствии молодого ассистента…

В Арайне все мужчины от 15 до 55 — военнообязанные, все проходят подготовку и регулярно (примерно раз в два года) ездят на сборы резервистов. Маэда Кай тоже отправился в такой лагерь и не его вина, что в это же самое время случился инцидент на катайской границе, быстро переросший в вооруженные столкновения. Логично, что резервистов тоже отправили на передовую. Хотелось ему воевать? Совсем нет. И уж точно лейтенант Маэда меньше всего думал о медалях, когда очень четко рассчитал, что в успеет добежать до платформы с цистерной прежде, чем случится очередной акустический удар, а затем, отсидевшись ровно четыре минуты, сделает еще один бросок и донесет-таки бомбу под стену катайской цитадели. А о чем он тогда думал-то? Кажется, ни о чем особенном, тем паче о чем-то героическом. В животе бурчало, голова болела, сопли текли. Умудрился же подхватить накануне дурацкую простуду. Но насморк всяко лучше смерти. Кто смог, тот и сделал, а то, что получился подвиг, само вышло.

Медаль свою Кай отдал отцу, чтобы он положил её в ларец к остальным семейным…эээ… Сокровищам? Реликвиям? Короче, в придачу к старинному родовому мечу и университетским дипломам нескольких поколений учителей родного языка и — да, ситторийского тоже.