Ннеди Окорафор - Кто боится смерти [litres]

– Я не хотела.

Мы сверлили друг друга взглядами, потрясенные тем, в чем даже не были уверены.

– Что мы с тобой за пара? – пробормотал Мвита, перекатываясь на спину.

– Не знаю, – я села. – Но как тебе это удалось? Ты же не…

– Не знаю и знать не хочу, – раздраженно сказал он. – Перестань напоминать мне о том, кем я не стал.

Я громко щелкнула языком и отвернулась. Было слышно, как снаружи один из бойцов что-то зашептал, а второй тихо рассмеялся.

– Я… прости меня, – сказала я, помолчала. – Спасибо. Ты снова меня спас.

Он вздохнул и перевернул меня лицом к себе.

– За этим я и нужен. Спасать тебя.

Я взяла его лицо в ладони и притянула к себе. Это словно голод, который ни я, ни он никак не могли утолить. К рассвету мои соски опухли от поцелуев Мвиты, а у него появились царапины на спине и укусы на шее. Боль была сладкой. Все это нас не утомляло, а наоборот придавало сил. Он прижал меня к себе и заглянул глубоко в глаза.

– Жаль, что у нас так мало времени. Я с тобой еще не закончил, – сказал он улыбаясь.

– Я тоже с тобой не закончила, – ухмыльнулась я.

– Хороший дом, – продолжил он. – В пустыне, вдали от всего. Два этажа, много окон. Без электричества. Четверо детей. Три мальчика, одна девочка.

– Только одна?

– С ней хлопот будет больше, чем со всеми тремя мальчишками, можешь мне поверить.

Снаружи раздались шаги. К нам кто-то заглянул. Я плотнее запахнула свою рапу.

– Я просто проверить, – сказал боец.

Мвита обернул рапу вокруг талии и вышел с ним поговорить. Я лежала и разглядывала черный обугленный потолок, который в тусклом предутреннем свете выглядел как бездна.

Вернулся Мвита.

– Они хотят что-то сделать с Луйю до нашего отхода, – сказал он.

– Что сделать? – сонно сказала Луйю, которая едва открыла глаза.

– Ничего такого, – ответил Мвита. – Одевайся.

Мвита встал за спиной Анаи, который держал в огне костра металлический стержень. Остальные паковали вещи. Я сжала руку Луйю. Кукурузные стебли под тихим ветром клонились на запад.

– Что это? – спросила Луйю.

– Подойди и сядь, – сказал Мвита.

Он дал нам по маленькой тарелке с хлебом, жареной кукурузой и жареной курятиной – едой, которой я не видела с самого Джвахира. Она была пресная, но очень вкусная. Когда мы доели, наши тарелки забрали два бойца из тех, что отказывались с нами разговаривать.

– Океке здесь рабы, вы это знаете, – сказал Анаи. – Мы живем свободно, но должны подчиняться любому нуру. Большинство из нас весь день работают на нуру, а часть ночи – на себя, – он усмехнулся. – Хотя с нуру нас точно не спутаешь, они считают, что нас нужно метить.

И он поднял раскаленный докрасна стержень.

– Нет! – закричала Луйю.

– Что? – сказала я. – А без этого никак?

– Никак, – спокойно сказал Мвита.

– Чем скорее это сделать, тем меньше у тебя будет времени волноваться, – сказал Анаи.

Банк показал небольшое металлическое кольцо с нанизанными черными и синими бусинами.

– Это было мое.

Луйю взглянула на стержень и сделала глубокий вдох.

– Ладно, давайте! Давайте!

И больно сжала мне руку.

– Расслабься, – шепнула я.

– Не могу. Я не могу!

Но она стояла неподвижно. Анаи сделал быстрое движение, воткнув острый стержень в хрящ в верхней части ее правого уха. Луйю издала тонкий писк, но все уже кончилось. Я чуть не засмеялась. Такая же точно реакция у нее была на обрезание во время обряда одиннадцатого года.

Анаи вставил серьгу. Мвита дал Луйю какой-то листик.

– Жуй.

Мы смотрели, как она жует с искаженным от боли лицом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Мвита.

– Кажется, меня сейчас… – она отвернулась в сторону, и ее вырвало.

Прощались мы торопливо.

– Мы передумали, – сказал Анаи. – Мы обойдем Гади. Нам там нечего делать. А потом будем ждать.

– Чего? – спросил Мвита.

– Новостей от вас.

На этом мы расстались. Они двинулись на восток, а мы на запад, в Дурфу – город моего отца. Мы пошли вдоль рядов сочной зеленой кукурузы.

– Как она смотрится? – спросила Луйю, наклоняя голову и показывая свою серьгу.

– Вообще-то она тебе идет, – сказала я.

Мвита, который шел чуть впереди, с досадой щелкнул языком, но ничего не сказал. У нас не было ничего, кроме одежды и наладонника Луйю. Это было хорошо, как-то освобождало. Одежда была вся в пыли. Анаи сказал, что океке ходят в грязных лохмотьях, так что это поможет Луйю слиться с местными.

Когда кончилась кукуруза, началась черная мощеная дорога, усеянная людьми, верблюдами и мотороллерами. Столько мотороллеров! Повстанцы сказали, что в городах Королевства Семи рек их называют окада. На некоторых окада сидели женщины, но только в качестве пассажиров. В Джвахире было то же самое. На той стороне дороги начиналась Дурфа. Здания были крепкие и старые, как Дом Осугбо, но совсем не такие живые.

– А если кто-нибудь прикажет мне работать? – сказала Луйю.

Мы все еще прятались в кукурузе.

– Скажи, что все сделаешь, и иди дальше, – сказала я. – Если будут настаивать, тогда придется слушаться, пока не представится возможность сбежать.

Луйю кивнула. Она глубоко вдохнула, закрыла глаза и села на корточки.

– Ты чего? – я опустилась рядом с ней.

– Боюсь, – сказала она, сильно хмурясь.

Я коснулась ее плеча.

– Мы будем рядом. Если кто-то попытается тебя обидеть, он очень об этом пожалеет. Ты знаешь, на что я способна.

– Ты же не можешь драться с целым городом, – сказала она.

– Такое бывало.

– Я плохо говорю на нуру.

– Они все равно считают тебя невежественной. Все будет нормально.

Мы встали. Мвита поцеловал Луйю в щеку.

– Помни, – сказал он мне. – Я не смогу продержаться дольше часа.

– Хорошо, – сказала я.

Я могла пробыть незаметной часа три.

– Луйю, – сказал Мвита. – Через сорок пять минут найди место, где мы сможем спрятаться.

– Хорошо, – сказала она. – Готовы?

Мы с Мвитой покрыли головы и сосредоточились. Я наблюдала, как Мвита скрылся из виду. Когда смотришь на того, кто сделался незаметным, глаза становятся сухими до боли и теряется резкость зрения. Приходится отводить взгляд, и больше туда смотреть не хочется. Мы с Мвитой не сможем смотреть друг на друга.

Мы вышли на дорогу, и нас словно засосало в брюхо какого-то зверя. Дурфа – высокоскоростной город. Понятно, почему это центр общества и культуры нуру. Жители Дурфы трудолюбивы и энергичны. Конечно, во многом этим они обязаны океке, стекавшимся каждое утро в город из деревень. Океке, делавшим всю работу, которую нуру не хотели и не считали себя обязанными выполнять.

Но все менялось. Шла революция. Нуру учились выживать сами… после того, как океке обеспечили их всем, что для этого нужно. Все безобразия творились на окраинах Королевства Семи рек, а людей в Дурфе это не касалось. Хотя в считанных милях отсюда совершался геноцид, они оставались безразличны. Они замечали разве что уменьшение числа океке.