Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

– Прослушку надевать не будем, – покачал головой Гэри и продолжил, пока Яркая Луна не успела возразить: – Мы пойдем в термскине – это мембраны с молекулярной теплоемкостью. Не будем мы под них или на них цеплять прослушку.

Вид у госсекретаря сделался такой, будто она сейчас прикажет своим морским пехотинцам пристрелить Гэри, а нас с Полом вышвырнуть в окно (хотя окна там и не открывались – весь этот чертов ресторан был герметизирован).

– Я надену прослушку, – сказал я.

Гэри и Пол посмотрели на меня с удивлением. Признаюсь, я и сам удивился своим словам.

– Почему бы и нет? – пожал я плечами. – Мои родители умерли от рака. Я был бы рад найти лекарство. Вы же, ребята, сможете вплести прослушку в мою верхнюю парку? Или подключу диктофон в наладоннике – буду записывать жука, когда смогу, а когда не смогу – надиктую общее содержание наших бесед. Ну, для протокола.

Теперь вид у госсекретаря Бетти Уиллард был такой, будто она сглатывает желчь, но Яркая Луна кивнула – сначала нам, а потом своим людям. Те подошли к столу, чтобы проводить нас до «си-эм-джи».

– Стойте, – сказал Гэри, перед тем как нас увели. – А имя у этого жука есть?

– Канакаридис, – ответила госсекретарь, даже не поглядев на нас.

– На греческий похоже, – сказал Пол.

– Весьма сомневаюсь, – отозвалась Яркая Луна.

К2, базовый лагерь, высота 16 500 футов

Думаю, я рассчитывал увидеть эдакую летающую тарелку – уменьшенную копию шаттла, на котором жуки впервые приземлились рядом со зданием ООН девять лет назад, но они прилетели в огромном ярко-красном «даймлер-крайслере». Я первый заметил их «си-эм-джи» и крикнул остальным. Гэри и Пол вышли из палатки со снаряжением, где они в третий раз перепроверяли припасы.

Госсекретарь Яркая Луна, разумеется, нас провожать не прилетела (с разговора в ресторане «На крыше мира» три дня назад мы больше ее не видели), но из «си-эм-джи» вышли координатор слушающих, Уильям Граймс, два его помощника и два жука, один побольше, другой поменьше. Тот, что поменьше, нес на спинном гребне нечто вроде прозрачного пузырчатого рюкзака – это приспособление примостилось в V-образном углублении, где основной сегмент туловища мантиспида соединялся с переднегрудью.

Мы трое пошли навстречу прибывшим через усеянное валунами поле. Именно тогда я впервые увидел инопланетянина живьем (в смысле, ну а кто этих жуков встречал лично?) и, признаюсь, нервничал. Сверху кружили облака из мелкого снега, принесенные со склонов и вершины К2. Если мантиспиды и пахли как-то по-особенному, я ничего не почувствовал, потому что ветер дул от нас к ним.

– Господа Шеридан, Хирага и Петтигрю, – завел свою песню бюрократ Граймс, – позвольте представить вам спикера слушающих Адурадаке и его… сына… Канакаридиса.

Тот жук, что повыше, разложил свою странную руку (или это была передняя нога), развернул короткое как бы предплечье, сделавшись похожим на вставшего на изготовку богомола, и протянул Гэри трехпалую руку. Гэри ее пожал. Пол ее пожал. Я ее пожал. На ощупь она оказалась словно бы без костей.

Тот жук, что пониже, наблюдал, устремив на нас взгляд двух черных основных глаз (совершенно невозможно было понять, что они выражают); два боковых второстепенных глаза были прикрыты веками и, казалось, спали. Этот жук – Канакаридис – руку пожать не предложил.

– Мой народ благодарит вас за то, что вы согласились взять Канакаридиса в экспедицию, – сказал спикер Адурадаке.

Не знаю, пользовались ли жуки вживленными речевыми синтезаторами, чтобы общаться с нами (думаю, вряд ли), но вместо английских слов у него выходили тщательно смодулированные щелчки и вздохи. Получалось вполне внятно, но чудно́, очень чудно́.

– Не проблема, – сказал Гэри.

Чиновники из ООН явно собирались еще что-то сказать – возможно, толкнуть какую-нибудь речь, но спикер Адурадаке развернулся на четырех задних ногах и направился через усеянное булыжниками поле к месту стоянки «си-эм-джи». Люди бросились его догонять. И через полминуты «си-эм-джи» уже превратился в малюсенькую красную точку в голубом южном небе.

С мгновение мы четверо молча стояли там, слушая, как ветер завывает в сераках на леднике Годвин-Остин и в нишах источенных ветром скал. Наконец Гэри сказал:

– Ты прихватил все то барахло, про которое мы тебе писали по мылу?

– Да, – ответил Канакаридис. Его руки, выходящие из высоко расположенных впадин, повернулись, длинные богомольи лапы поднялись и крутанулись назад, третий сегмент развернулся вниз, и жук похлопал мягкими трехпалыми руками по прозрачному рюкзаку на спине. – Я прихватил все то барахло, про которое вы писали по мылу.

Изъяснялся он точно такими же щелчками и вздохами, как и тот первый жук.

– Совместимая смарт-палатка «Норт-Фейс»? – уточнил Гэри.

Жук кивнул широкой, увенчанной клювом головой. Ну, по крайней мере, мне показалось, что это был кивок. Гэри, видимо, тоже так решил.

– Провизия на две недели? – продолжал он.

– Да, – ответил Канакаридис.

– У нас есть для тебя альпинистское снаряжение, – сказал Гэри. – Граймс утверждал, что ты с этим всем дело имел: кошки, веревки, узлы, паутинки, ледоруб, жумары – говорил, ты уже бывал в горах.

– На горе Эребус, – отозвался Канакаридис. – Я несколько месяцев там практиковался.

– К-два несколько отличается от Эребуса, – вздохнул Гэри.

Мы еще немного помолчали. Ветер, завывая, сдувал длинные волосы прямо мне на глаза. Наконец Пол показал – туда, где ледник огибал базовый лагерь и поднимался к восточному склону К2 под западной стеной Броуд-Пика. Я разглядел ледопад там, где ледник сходился на К2 с ребром Абруцци. Это ребро, по которому проходил маршрут первой экспедиции на К2, а также первой удачной экспедиции к вершине, было нашим запасным вариантом на случай, если не удастся в установленные сроки пройти по северо-восточному ребру и восточной стене.

– Смотри, можно было бы перелететь ледник и начать восхождение у начала ребра Абруцци на высоте восемнадцать тысяч футов, – сказал Пол, – так мы избежали бы трещин, но наша экспедиция начинается отсюда.

Канакаридис ничего не ответил. На двух его основных глазах имелись прозрачные мембраны, но он ни разу не моргнул. Сейчас эти черные глаза уставились на Пола. А остальные два смотрели вообще бог весть куда.

У меня появилось такое чувство, что нужно что-нибудь сказать – что угодно. Я кашлянул.

– Да ну нахер, – сказал Гэри. – Теряем время почем зря. Взяли рюкзаки и пошли.

Лагерь-один, северо-восточное ребро, высота около 18 300 футов

К2 называют ужасным пиком и еще сотней других имен – и все эти имена проникнуты уважением. Это пик-убийца; в процентном отношении к числу пытавшихся его покорить там погибло больше мужчин и женщин, чем на любом другом пике в Гималаях или Каракоруме. В К2 нет злобы. Это просто дзен-квинтэссенция горы – неприступная высокая пирамида, если смотреть на нее с юга, точный детский рисунок этакого Маттерхорна, зазубренные, крутые гребни-ножи, где постоянно сходят лавины, свирепствуют жуткие бураны, а на вершине почти нет воздуха и неустанно дует струйное течение. Никакие сентиментальные уловки, никакое одушевление не дают повода допустить, что К2 есть хоть какое-то дело до человеческих чаяний или человеческой жизни. В некотором смысле, хотя даже предположить подобное было бы неполиткорректно, а объяснить невозможно, K2 – гора мужского рода. Этот пик неизменно равнодушен и совершенно безжалостен. Вот уже более века альпинисты любят его, празднуют на нем свои победы, умирают на нем.