Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

– Ипать-колотить, – отчетливо произнес К., пока вокруг него подскакивали камни.

Когда закончился камнепад и Пол прокричал вниз все свои извинения, а Гэри – наверх – все свои оскорбления, я быстро преодолел десяток шагов, отделявших меня от прижавшегося к ледяной стене мантиспида. Его правая рука все еще была поднята, ледоруб и шипы на ногах надежно вогнаны в лед.

– Ты цел? – спросил я.

Я боялся, что придется воспользоваться тревожной кнопкой, чтобы эвакуировать жука, и тогда нашему восхождению конец.

Канакаридис медленно помотал головой, это было даже не «нет» – он просто проверял, все ли цело. Было едва ли не мучительно смотреть, как шишковатая голова с улыбающимся клювом поворачивается почти на двести семьдесят градусов сначала в одну сторону, потом в другую. Свободная рука развернулась, накренилась под невероятным углом, и длинные пальцы без суставов принялись осторожно охлопывать и ощупывать спинной гребень.

Щелчок. Вздох. Щелчок:

– Я в порядке.

– Пол будет двигаться по этому поясу осторожнее.

– Было бы неплохо.

Пол действительно двигался осторожнее, но скала осыпалась под ногами, поэтому произошло еще несколько обвалов, хотя нас больше не задело напрямую. Через десять минут, преодолев еще шестьдесят-семьдесят футов, Пол добрался до вершины гребня, хорошенько закрепился и позвал нас. Первым полез Гэри – он все еще кипел от гнева (мало что так раздражает Гэри, как летящие в него из-под чужих ног камни). Я пропустил Канакаридиса следом за ним. Жук шел футах в тридцати от Гэри и карабкался прямо как по книжке – никакой показухи, техника вполне годная. Я шел последним и старался держаться поближе, чтобы не проглядеть летящие булыжники и успеть увернуться, когда все доберутся до скалы.

К тому времени, как мы все полезли вверх по северо-восточному ребру, видимость уже была практически нулевая, а температура упала почти на пятьдесят градусов Фаренгейта, мягкий коварный снег лежал толстым ковром, и мы слышали, но не видели, как вниз с грохотом сходят лавины – и по восточной стене К2, и по нашему собственному склону где-то позади и впереди в тумане. Мы шли в связке.

– Добро пожаловать на К-два! – прокричал Гэри откуда-то спереди, теперь он шел первым.

Его парку, капюшон, очки и подбородок покрывал страшный нарост из сосулек, но этого почти не было видно из-за горизонтально летящего снега.

– Спасибо. – Прищелкивающий шепот К. показался мне на этот раз более сдержанным. – Я очень рад оказаться здесь.

Лагерь-три, под сераком, на вершине гребня в начале ножевидного траверса, высота 23 200 футов

Мы застряли тут на три полных дня, сейчас уже пойдет четвертый. Сидим безо всякого толку в палатках, жуем энергетические батончики, варим суп (а новые припасы ведь ниоткуда не возьмутся), расходуем заряд в плитках, чтобы натопить воды. Слабеем и все больше съезжаем с катушек из-за высоты и недостатка физической активности. Вот уже полных три дня (или даже четыре, если посчитать переход из лагеря-два) воет ветер и не унимается буря. Вчера Гэри с Полом (Пол шел первым по этому невероятно крутому склону) пытались прямо во время бурана пробиться по траверсу – хотели навесить перила, даже если после этого пришлось бы штурмовать вершину с жалкими остатками веревки. Но им не удалось – три часа промаявшись на ветру, они сдались и вернулись к нам, покрытые коркой льда, едва не обмороженные. Пола колотило, и он не мог унять дрожь более четырех часов, притом что температуру тела повышали термскин и смарт-парка. Если мы в ближайшее время не одолеем этот траверс – непогода, там, или что, – о снаряжении и припасах для штурма вершины можно будет не волноваться. Никакого штурма просто не будет.

Не понимаю даже, как два дня назад нам удалось вскарабкаться из лагеря-два на этот узкий пятачок на вершине гребня. Наш жук к тому моменту уже почти исчерпал свои сверхъестественные возможности, даже учитывая дополнительные ноги и силу, и последние несколько часов мы шли в связке исключительно на случай, если К. упадет. Какой смысл жать тревожную кнопку, просто чтобы сообщить прибывшим на «си-эм-джи» ребятам из ООН, что Канакаридис полетел головой вниз и рухнул на ледник Годвин-Остин в пяти тысячах футов внизу.

«Господин инопланетный спикер, мы тут вроде как потеряли вашего сыночка. Но может, вы его соскребете со льда и клонируете, ну или, там, еще как-то». Нет уж, увольте.

И так под конец пришлось работать в темноте: на головах фонарики, мы, встегнутые в общий трос, который удерживают ледобуры (просто чтобы нас не сдуло в темноту), вырубаем ледорубами площадку для палатки; место там было только для одной – объединенной из всех наших смарт-палаток; впихнули ее в десяти футах от обрыва, в сорока футах от прошедшей лавины, прямо под нависающим сераком размером с трехэтажный дом. Этот самый серак мог в любой момент сорваться, прихватив с собой и нас, и палатку. На таком месте лучше лишние десять минут не задерживаться, не говоря уж о трех днях и ночах при ураганном высокогорном ветре. Но выбора не было – вокруг только лавиноопасные склоны да острые гребни.

У нас наконец-то появилось время для разговоров, хотя я этому совсем не обрадовался. Мы соединили палатки в одну в форме сплющенного креста, в середине – крошечный общий закуток фута два в поперечнике, где мы готовили еду и разговаривали. Места едва хватало, чтобы расползтись по отдельным спальным углам. Нам удалось вырубить в склоне под сераком лишь очень маленькую платформу, к тому же не очень ровную, так что мой угол оказался под уклоном и голова в итоге находилась выше, чем ноги. Уклон был не слишком большой, и мне удавалось заснуть, но все-таки он был, и потому я частенько просыпался, нашаривая спросонья ледоруб, чтобы зацепиться и не соскользнуть. Но мой ледоруб вместе с тремя другими торчал снаружи, всаженный в твердокаменный лед, засыпаемый снегом, а вокруг него было обмотано около сотни футов паутинки, трос шел к палатке, а потом снова к ледорубу. Кажется, мы вкрутили еще двенадцать ледобуров, чтобы закрепиться на крошечной ледяной полке.

Хотя все это нас не спасет, если чертов серак вдруг вздумает сорваться, или переместится склон, или просто ветра решат сдуть с горы наше хозяйство – веревки, ледорубы, ледобуры, палатку, людей и жука.

Конечно, мы много спим. Пол прихватил электронку, в которую загружено с десяток романов и куча журналов, и мы несколько раз пускали ее по кругу (даже К. брал почитать). В первый день не особенно разговаривали, потому что тяжело было перекрикивать шум – выл ветер, снег и град с грохотом швыряло в стену палатки. Но в конце концов даже спать нам надоело, и мы стали заводить беседы. В тот первый день обсуждали в основном альпинизм и всякие технические подробности – обговаривали маршрут, спорили, нужно ли напрямую идти к вершине, как только преодолеем траверс и снежный купол, приводили доводы «за» и «против». Гэри настаивал, что нужно во что бы то ни стало сделать рывок к финишу, Пол взывал к осторожности, говорил о возможном траверсе к более привычному маршруту по ребру Абруцци, мы с Канакаридисом слушали. Но на второй-третий день мы уже стали задавать жуку личные вопросы.