Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Раду Фортуна, присоединившийся к нам за кофе, вновь продемонстрировал свою фирменную редкозубую улыбку:

– Хотите смотреть, как Чаушеску готовиться?

Эймсли, отец Пол и я выразили такое желание. Карл Берри решил подняться к себе в номер, так как ждал звонка из Штатов. Доктор Паксли ушел следом, проворчав, что намерен лечь спать пораньше.

Фортуна вывел нас троих на холод и по темным улицам повел к черным от копоти стенам президентского дворца. Ополченец шагнул к нам из тени, вскинув автомат Калашникова, и что-то отрывисто пролаял, однако Фортуна негромко произнес пару слов, и нас пропустили.

Света во дворце не было, только кое-где горел огонь в бочках, возле которых спали или жались друг к другу замерзшие солдаты и ополченцы. Повсюду валялась мебель, с двадцатифутовых окон содрали портьеры, а узорные мраморные полы были вымазаны темными полосами и замусорены бумагой. Фортуна провел нас по неширокому коридору сквозь ряд комнат, похожих на личные апартаменты, и остановился у какого-то неприметного с виду шкафа площадью примерно четыре квадратных фута. Внутри шкафа не оказалось ничего, кроме трех фонарей на полке. Наш провожатый зажег фонари, вручил один Эймсли, другой – мне, а затем коснулся декоративного выступа над задней стенкой. Стена медленно отъехала вбок, открывая каменные ступени.

Следующие полчаса прошли будто во сне, почти как в галлюцинаторном бреду. Лестница уходила вниз, в гулкие залы, откуда ветвился лабиринт каменных туннелей и других лестниц. Фортуна вел нас вглубь лабиринта, свет наших фонарей отражался от сводчатых потолков и сочащихся влагой камней.

– Боже правый, – пробормотал доктор Эймсли спустя десять минут. – Да эти ходы тянутся на целые мили!

– Да-да, – расплылся в улыбке Раду Фортуна, – на много миль.

Мы шли через склады, где на полках хранилось автоматическое оружие, а на крюках были развешаны противогазы; через командные пункты, оснащенные рацией и телемониторами, поблескивавшими в безмолвной темноте. Часть мониторов была разбита, словно какие-то безумцы с топорами вымещали на них злость, другие, целые и невредимые, затянутые прозрачным целлофаном, будто бы только и ждали, когда их включат. Были там и казармы с солдатскими койками, электроплитками и керосиновыми обогревателями, на которые мы смотрели с завистью. В некоторых казармах царил первозданный порядок, некоторые явно были брошены при паническом бегстве или стали местом столь же панических перестрелок. В одном из таких помещений стены и пол были перепачканы кровью; ее потеки в потрескивающем свете наших фонарей казались не бурыми, а скорее черными.

В дальних ответвлениях туннелей еще находились трупы: одни валялись в лужах воды, капавшей из люков сверху, другие лежали за баррикадами, наспех сооруженными на пересечении подземных путей. Пахло в этих сводчатых галереях как в мясной лавке.

– Секуритате, – сказал Фортуна и плюнул в мертвеца, одетого в коричневую рубашку и уткнувшегося лицом в подмерзшую лужицу. – Они бежали сюда, как крысы, и мы прикончить их, как крыс. Понимаете?

Отец Пол осенил себя крестом и, присев на корточки перед одним из трупов, беззвучно прочел молитву.

– Но сам Чаушеску не укрылся в этом… убежище? – спросил доктор Эймсли.

Фортуна улыбнулся:

– Нет.

Доктор Эймсли осмотрелся в свете шипящего фонаря:

– Ради всего святого, почему? Если бы он собрал здесь своих солдат и организовал оборону, то продержался бы несколько месяцев.

– Чудовище спасаться на вертолете, – пожал плечами Фортуна. – Улетнуть… Нет, как это… улететь на вертолете в Тырговиште, это семьдесят километров отсюда. Там люди увидеть, как он и его сука-жена сесть в машину. Их поймать.

Доктор Эймсли поднес фонарь к входу в другой туннель. Оттуда потянуло страшной вонью, и доктор поспешно отдернул руку.

– И все-таки почему… – начал он.

Фортуна шагнул ближе, и в резком свете вдруг стал виден застарелый шрам на его шее, которого я прежде не замечал.

– Говорят, его советник… Темный Советник… сказать ему не ходить сюда, – улыбнулся он.

Отец Пол тоже попытался изобразить улыбку:

– Темный Советник? Звучит так, будто в советниках у Чаушеску был сам дьявол.

Раду Фортуна кивнул:

– Страшнее дьявола, святой отец.

Доктор Эймсли хмыкнул:

– И что же, этот дьявол сбежал? Или он среди тех бедолаг, которых мы там видели?

Вместо ответа наш провожатый направился в один из четырех туннелей, веером расходившихся от того места, где мы стояли. Каменные ступени вели наверх.

– Выходить к Национальному театру, – негромко сказал он, взмахнув рукой. – Здание повреждаться, но уцелеть. Ваша гостиница рядом.

Священник, доктор и я двинулись вверх по лестнице. В свете фонарей наши тени на сводчатых каменных стенах растягивались на пятнадцать футов. Отец Пол остановился и посмотрел вниз, на Фортуну:

– А вы разве не идете?

Маленький человечек с улыбкой покачал головой:

– Завтра мы отвозить вас туда, где все началось. Завтра мы ехать в Трансильванию.

Отец Пол улыбнулся нам с доктором.

– Трансильвания, – произнес он. – Призрак Белы Лугоши.

Священник обернулся, намереваясь что-то сказать Фортуне, однако наш маленький гид уже исчез. Ни эхо шагов, ни отблеск фонаря не выдавали, в каком из туннелей он скрылся.

В самолете мучительно трясло. Мы летели в Тимишоару, город в Западной Трансильвании с населением около трехсот тысяч человек, на стареньком восстановленном турбовинтовом «Туполеве», ныне принадлежавшем государственной авиакомпании «Таром». Нам повезло: рейс, выполнявшийся ежедневно, задержали всего на полтора часа. Бо́льшую часть пути мы проделали в облаках, освещение на борту отсутствовало. Впрочем, это было не важно, потому что полет не предусматривал ни стюардесс, ни питания. Доктор Паксли всю дорогу ворчал и охал, однако вой двигателей и скрип металла при каждом вихлянии самолета, пробивавшегося сквозь восходящие потоки воздуха и грозовые тучи, почти полностью заглушали его стоны.

Сразу после взлета, за секунды до входа в облачность, Фортуна перегнулся через проход и показал в иллюминатор на засыпанный снегом остров посреди озера примерно в двадцати милях севернее Бухареста.

– Снагов, – объявил он, следя за выражением моего лица.

Я посмотрел вниз, успел мельком увидеть темную церковь – в следующий миг остров закрыли облака – и опять перевел взгляд на Фортуну:

– И что?

– Здесь похоронен Влад Цепеш.

Я кивнул. Фортуна вернулся к чтению одного из наших журналов «Тайм», хотя как можно читать и вообще сосредоточиться в такой тряске, мне было непонятно.

Минуту спустя сидевший сзади Карл Берри наклонился ко мне и шепотом спросил: