Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Почти час мы пытались дозвониться до Бухареста. В конце концов нашему гиду удалось переговорить с премьер-министром, который связался с министром здравоохранения, в свою очередь пообещавшим незамедлительно набрать приют номер триста девятнадцать. Звонок из министерства раздался через два с лишним часа. Администратор что-то буркнул в сторону Фортуны, швырнул окурок на грязный кафельный пол, и без того ими замусоренный, рявкнул на подчиненного и вручил Фортуне огромную связку ключей.

Детей со СПИДом держали за четырьмя запертыми дверями, разделенными коридорами. Здесь не было ни медсестер, ни врачей… никого из взрослых. Не было тут и кроваток; младенцы и дети ясельного возраста сидели прямо на полу или дрались за место на одном из полудюжины голых, до крайности загаженных матрасов, валявшихся у дальней стены. Все до единого нагишом, с обритыми головами… Лишенная окон комната освещалась лишь несколькими сорокаваттными лампочками без абажуров, развешанными на расстоянии тридцати-сорока футов. Некоторые дети жались в кружках этого мутного света, подняв распухшие глаза вверх, словно к солнцу, однако большинство лежали, забившись в тень. Когда мы распахнули железные двери, дети постарше на четвереньках поползли прочь от света.

Видно было, что полы раз в два-три дня поливают из шланга – об этом свидетельствовали разводы и потеки на потрескавшейся кафельной плитке. При этом было столь же очевидно, что иных санитарно-гигиенических мероприятий здесь не проводят. Дон Уэстлер, доктор Паксли и Карл Берри бросились прочь, не выдержав вони. Доктор Эймсли глухо чертыхнулся и стукнул кулаком по каменной стене. Отец Пол сперва заплакал, а потом принялся ходить от малыша к малышу: он гладил их по голове, что-то тихонько шептал на непонятном им языке и брал на руки. У меня возникло стойкое чувство, что почти всех этих детей никто и никогда не держал на руках, более того, к ним ни разу не прикасались.

Раду Фортуна вошел следом. Он не улыбался.

– Товарищ Чаушеску говорить нам, что СПИД – капиталистическая болезнь, – зашептал он. – В Румынии официально не зарегистрировано случаев СПИД. Ни одного.

– Боже мой, боже мой, – бормотал Эймсли, переходя от ребенка к ребенку. – У большинства уже поздняя стадия. Кроме того, они страдают от недоедания и авитаминоза. – Доктор поднял голову; за стеклами очков блеснули слезы. – Давно их тут держат?

Фортуна пожал плечами:

– Многие здесь почти с рождения. Родители привозить их сюда. Деток не выпускать из комнаты, поэтому почти все не умеют ходить. Когда они пробуют вставать на ножки, никто не помогать им.

Доктор Эймсли выдал череду ругательств, от которых стылый воздух словно бы задымился. Фортуна согласно кивал.

– Но разве никто не зафиксировал в документах эти ужа… эту трагедию? – сдавленным голосом вопросил доктор Эймсли.

Фортуна опять заулыбался:

– О да, да. Доктор Патраску из Института вирусологии имени Штефана Николау говорить, это случаться три, может быть, четыре года назад. Он проверять первого ребенка и узнавать, что тот заражен. Думаю, шестеро из других четырнадцати тоже болеть СПИД. Доктор Патраску объехать все города, все государственные приюты, везде много-много больных детей.

Доктор Эймсли погасил тонкий медицинский фонарик, которым светил в глаза ребенку, находившемуся в коматозном состоянии, встал с корточек и сгреб Фортуну за отвороты пальто. На миг мне показалось, что сейчас он ударит нашего гида по лицу.

– Во имя всего святого, неужели же он не сообщил об этом?

Раду Фортуна равнодушно уставился на Эймсли:

– Да-да, доктор Патраску доложить в Министерство здравоохранения. Ему говорить, чтобы он немедленно прекратил. Отменить совещание по СПИД, которое планировал доктор. Потом они сжигать все записи доктора Патраску и… как это называется? Такие листочки с планом собрания… программы. Они изымать все напечатанные программы и тоже их сжигать.

Отец Пол усадил на матрас ребенка, которого держал на руках. Прозрачные ручки двухлетней девочки потянулись обратно к священнику, она тоненько, жалобно запищала, показывая, что хочет обратно. Отец Пол исполнил ее просьбу: снова подхватил на руки и прижал к щеке бугристую лысую головку.

– Будь они прокляты, – зашептал он, словно читал молитву. – Будь проклято министерство и тот сукин сын внизу. Будь навеки проклят Чаушеску. Гореть им всем в аду!

Осмотрев годовалого малыша, состоявшего, казалось, сплошь из ребер и вздутого живота, доктор Эймсли поднялся.

– Этот ребенок мертв, – заключил он и повернулся к Фортуне. – Как, черт побери, такое произошло? СПИД еще не успел настолько распространиться среди основной массы населения. Или все эти дети родились от наркоманов?

В глазах доктора читался другой вопрос: откуда в стране, где среднестатистической семье не хватает денег на еду, а хранение наркотиков карается смертной казнью, так много детей наркоманов?

– Идемте, – сказал Фортуна и вывел нас с доктором из этой тюрьмы обреченных.

Отец Пол остался, продолжая по очереди брать на руки и гладить каждого малыша.

На нижнем этаже, в «отделении для здоровых» (от приюта в Себеше это место отличалось лишь размерами: в бескрайнем море железных кроваток здесь было больше тысячи детей), медсестры флегматично перемещались по залу, всовывая подопечным стеклянные бутылочки с жидкостью, по виду похожей на молочную смесь. Когда ребенок принимался шумно сосать, ему делали укол. После этого сестра вытирала шприц тряпкой, заткнутой за пояс, заново наполняла его из большого флакона на подносе и делала инъекцию следующему ребенку.

– Матерь Божья, – потрясенно прошептал доктор Эймсли, – у вас что, нет одноразовых шприцев?

Фортуна развел руками:

– Капиталистическая роскошь.

Лицо Эймсли так побагровело, что я испугался, как бы у него не полопались сосуды.

– Неужели тут, черт побери, про автоклав не слышали?

Пожав плечами, Фортуна обратился к стоявшей поблизости медсестре. Та что-то буркнула и вернулась к своему занятию.

– Она говорить, автоклав неисправный. Поломаться. Его отправить в Министерство здравоохранения, чтобы починить, – перевел наш сопровождающий.

– Давно? – рявкнул Эймсли.

Раду Фортуна переадресовал вопрос суровой медсестре – женщина ответила, не поворачивая головы.

– Четыре года пройти, – сказал Фортуна. – Она говорить, четыре года пройти до того , как его отправлять на ремонт год назад.

Доктор Эймсли подошел к мальчику шести-семи лет, который лежал в кроватке и сосал бутылочку. Смесь напоминала грязно-серую воду.

– А что им колют, витамины? – осведомился доктор.

– О нет, – с готовностью отозвался Фортуна. – Это кровь.