Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Все вокруг истекали гноем и слизью, давили и прокалывали прыщи в туалетах, и скоро компания ввела правило, что заниматься этим можно только в кабинках, где установили зеркала и диспенсеры с бумажными салфетками. Единственным из моих знакомых, кому удалось разбогатеть в эти месяцы, стал Томми Пекота из отдела слияний и поглощений, вложившийся в акции «Клинекс».

Но вернемся к самому началу.

Около десяти часов русские надрывали животы над нашей бедой, обсуждая загнивающий Запад, пока пандемия не накрыла их самих. И накрыла с головой. Появилась даже особая разновидность стигматов, которой были подвержены бывшие и действующие агенты КГБ, превращавшая их лица в нечто невообразимое. Словно внутренности зверька, сбитого на трассе, – толком не разберешь, что там, но близко лучше не подходить. Среди прочих от «коммунистической чумы», как назвал ее один московский аналитик, пострадали и Горбачев с Ельциным, но в случае с Горби дело не ограничилось косметическим дефектом. Эпидемия стала причиной мартовской революции, и еще до лета страну возглавили новые лидеры, которые предпочитали не смотреть друг другу в лицо – у многих изо рта торчали зубы тщеславия, – но, по крайней мере, их бубоны не сочились гноем.

Японцы приняли перемены со свойственной им невозмутимостью и принялись наблюдать, как пандемия отразится на биржевых котировках. Европейцы впали в неистовство: французы без всякой причины выпустили ядерную боеголовку в направлении Луны, и, кажется, это их успокоило. Британский парламент принял закон, признающий уголовным преступлением любые замечания относительно внешности другого человека, после чего был распущен на веки вечные. Немцы после трехмесячного затишья, пользуясь тем, что мировой общественности было не до них, напали на Польшу.

Появление стигматов агрессора стало для нас неожиданностью. Видишь ли, мы решили, что трансформации завершены, и не подозревали, что даже пассивное принятие агрессии, совершаемой твоей страной, способно так изуродовать и без того уродливые лица.

Теперь мы знаем. Знаем, что в результате спазмов, сопровождающих появление стигматов агрессора, лицо так выворачивается наружу, что живому, дышащему человеческому существу приходится до конца жизни разгуливать с физиономией, неотличимой от ануса с глазами. В те дни мы легко узнавали немцев, поддержавших вторжение в Польшу, израильтян и палестинцев, в большинстве своем сразу обзаведшихся стигматами агрессора, и прочих – речь идет о нескольких миллионах – имеющих отношение к американскому военно-промышленному комплексу.

Поэтому мне оставалось только радоваться тем стигматам, которыми обзавелся я.

Несколько недель и месяцев церкви были переполнены, хотя одного взгляда на большинство священников и пасторов хватило бы, чтобы опустошить церковные скамьи. Сказать по совести, духовные лица обоего пола мало чем отличались от обычных прихожан. Трудно сосредоточиться на молитве, когда проказа лжеца поедает веки соседа. Это не доказывает, что религия лжива, только что просто большинство ее служителей не верили собственным словам.

Разумеется, больше всех досталось телепроповедникам. Больше, чем сенаторам, больше, чем страховым агентам (хотя тех стигматов нам не забыть никогда), и даже больше, чем продавцам автомобилей с их щупальцами вместо языков и полипами вместо губ.

Мы с твоей матерью, Питер, наблюдали в тот вечер, как стигматы поражают телепроповедников одного за другим. Начиналось все с папиллом Вараввы, но те гнойные выросты были много хуже скромных прыщей на моих щеках и шее. Большинство телепроповедников целиком превратились в папилломы, щупальца и полипы. Даже их глаза вздувались и наливались кровью. Затем в дело вступала проказа лжецов, нарывы взрывались гноем, а лица выворачивало наружу – как было со стигматами агрессора, только здесь нарыв напоминал воспаленный геморроидальный узел… затем процесс повторялся. Мы видели, как трижды вывернулось наружу лицо Джимми Сваггерта, пока не нашли в себе силы оторваться от экрана, после чего бросились в ванную, чтобы проблеваться.

Большинство этих телепроповедников снова на экране.

Впрочем, Питер, я опять ухожу в сторону, а ведь я обещал тебе объясниться, или хотя бы сделать попытку.

Только никакое это не объяснение, я излагаю голые факты.

Больнее всего было смотреть на детей. Обычно стигматы начинали проявляться в одиннадцать-двенадцать лет, иногда с началом полового созревания, хотя не у всех. Некоторых болезнь настигала раньше, иным удавалось дотянуть до девятнадцати.

Но стигматы не миновали никого.

И мы понимали, кто виноват. Мы, родители. Те, кому положено прививать своим чадам культуру и делиться с ними жизненной мудростью.

Иначе как родительским влиянием не объяснить расистскую крапчатость, саркому глупости и дюжину других разновидностей стигматов у детей.

Было больно не только смотреть на то, во что юных превращали стигматы, но и сознавать, о чем это говорит. Затем родились первые после пандемии дети – их стигматы были меньше, но они были и продолжали расти. Зараза проникла в наши гены, воздействуя на уровне плода.

И только ты оставался совершенством, Питер. Счастливым, здоровым и красивым годовалым малышом.

Помню тот чудесный июньский вечер, когда мы с твоей матерью нарядили тебя в яркие голубые ползунки и чепчик от вечерней прохлады и понесли в городской парк. Точнее, несла тебя мать, а я волочил коробку с твоими снимками, фотоальбомами и видеокассетами, снятыми до пандемии. Никакого официального объявления об очистительном ритуале не было, но молва о нем не утихала несколько дней, если не недель.

Помню, что официального оратора не было, да никто и не собирался толкать речи. Мы просто собрались вокруг кучи бревен и старой рухляди, пропитанной бензином, на парковке возле городского бассейна. Стояла тишина, только нервно лаяли собаки, притащенные с собой некоторыми родителями. Тишина, собачий лай и плач нескольких сотен младенцев.

Затем кто-то – не важно, кто именно, – выступил вперед и запалил костер. Старая женщина с полным набором стигматов на лице шагнула к огню и принялась опустошать коробку с фотографиями. Несколько мгновений ее силуэт одиноко возвышался на фоне костра, затем к ней присоединились мужчины из толпы, пока их жены держали детей на руках, и так, не вступая в диалог и не пытаясь придать своим действиям характер некой церемонии, мы избавились от наших коробок. Помню, что видеокассеты плавились, морщились и лопались пузырями, как некогда наши лица.

Опустошив коробки и рюкзаки, мы отступили назад, заслоняясь рукой от жара разгорающегося костра. Мы больше не видели города за нашими спинами, только пламя, огненные искры на фоне безлунного неба и уродливые, раскрасневшиеся лица соседей, друзей и сограждан.