Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

– Какой же? – спрашивает Лёва.

Юрий Устинович резко выбрасывает вперед руку с пистолетом:

– Вот такой!

Марина видит, как во лбу у Лёвы расплывается красное пятно, а сам Лёва медленно оседает и, не достигнув пола, превращается в голубоватый дымок.

– Вот так, Марина, выглядит смерть во время перехода, – говорит Юрий Устинович. – Ни тела, ни дополнительной нагрузки. И нас теперь шестеро, как и было запланировано.

Шурка разбрасывает ногами присыпанные первым снегом пожухлые кленовые листья. Марина когда-то рассказала ей, что в детстве играла, будто это тинги, страшные пятипалые руки, оружие мертвых.

Мерзлые листья хрустят под ногами, Шурка поддает их ботинком. До звонка считаные минуты, надо бы поспешить, но неохота. Что ей сделает Рыба, если она опоздает? Напишет замечание в дневник? Вызовет родителей в школу? Тоже напугала!

Да и вообще – родителям сейчас не до Шуркиных опозданий. Неделю назад к ним в гости пришла Гошина мама, они закрыли двери и шептались, чтобы Шурка не услышала, – но главное, она все-таки разобрала: Гоша, Лёва, Ника и Марина не вернулись с Белого моря, они опять убежали туда. Туда – значит, в Заграничье. Год назад Лёва по секрету рассказал Шурке, как они однажды побывали во Вью-Ёрке и убили Орлока Алурина, страшного мертвого человека с червями вместо лица. История была ух какая увлекательная – и Шурка даже подумала сначала, что Лёва привирает, ну, сочиняет – точь-в-точь как досочинял за Дюмаса, когда пересказывал «Четырех мушкетеров» маленькой Шурке по дороге в школу, – но потом вспомнила то, что так старалась забыть: рука сжимает плечо, за спиной захлопывается дверь, шарф разматывается виток за витком, открывая багрово-бурую маску с черными провалами глаз…

Да, решила Шурка, так все и было. Они вчетвером побывали по ту сторону Границы, они вырвали Орлока из нашего мира, убили его и вернулись!

Сходили туда и обратно, как разведчики или ученые шаманы! Здоровско!

И всю последнюю неделю Шурка говорит себе: подумаешь, еще раз отправились туда – еще раз вернутся! Что только мама убивается? Может, она не знает, что это не в первый раз? Как бы незаметно выяснить? Прямо не спросишь – Шурка ведь поклялась Лёве самой страшной клятвой, что никому ни слова.

Она и Левиной однокурснице Майе ничего не сказала, хотя Майя так упрашивала! Встретила после школы, проводила до дома, рассказывала, как скучает по Лёве, а потом спросила, мол, не знает ли Шурка, когда Лёва вернется с Белого моря? И может, Шурка знает, какой у него там адрес? Майя бы ему послала открытку.

Адрес! Шурка чуть не рассмеялась. Какой еще адрес? Лёва же в Заграничье! – подумала она, однако ничего не сказала, слово есть слово.

Но вообще Майя была хорошая, хотя и совсем некрасивая: невысокая, толстенькая, в больших очках. Зато сразу видно – добрая и умная. Некрасивым куда деваться? Приходится быть умными. Шуркины родители всегда говорили: Лёва у нас умный, а Шурка – красивая. И Шурке казалось, что быть умной гораздо круче, но Майя бы с ней, наверное, не согласилась.

А лучше всего, думает Шурка, быть и красивой, и умной, как Марина. Потому она и не волнуется за Лёву, что знает – он там не один, он с Мариной. А Марина – Марина, конечно, всегда поможет, всегда найдет какой-нибудь выход.

Рано или поздно они вернутся. Все вчетвером: Марина, Гоша, Ника – и Лёва. Сперва он, конечно, ничего не будет говорить, но потом… потом только ей, только по большому секрету, расскажет, зачем они снова отправились в Заграничье и кого спасли на этот раз.

Шурка сворачивает за угол, до звонка две минуты, но школа уже видна. Боясь опоздать, дети бегут к дверям, и Шурка не сразу замечает, как чуть поодаль неподвижно стоят трое ребят постарше. Но когда замечает – сразу узнает Марину, а потом Гошу с Никой, как всегда, стоящих в обнимку…

– Марина! – кричит Шурка и, забыв про школу, бежит к Лёвиным друзьям, ища глазами брата, который, конечно, должен быть где-то рядом, наверно, просто отошел, или, может, побежал домой и разминулся с ней по дороге. – А где Лёва? – выкрикивает она, переводя дыхание.

Марина не отвечает, и тут Гоша берет Шурку за руку и говорит:

– Понимаешь, мы специально пришли, все втроем, чтобы тебе сказать, – он замирает, словно подбирая слова, а потом все-таки произносит то, ради чего они и пришли, то, во что невозможно поверить: – Понимаешь, Шура… Лёвы больше нет.

Хлоп! – выстрелила пробка, открыли бутылку игристого вина. Его называют шаманским, якобы в честь ученых шаманов, а на самом деле, вспоминает Лёля, потому что когда-то только шаманы привозили его из Заграничья. Потом удалось украсть секрет у мертвых, и мы сами стали такое делать, а название сохранили.

Никита, кстати, говорил, что пил «настоящее шаманское» и наше, живое, куда хуже. Тоже мне, пижон! На Лёлин вкус и наше вполне ничего.

– С днем рождения! – кричит рядом длинноволосый блондин. – С круглой датой!

Какая же она круглая, успевает подумать Лёля, и тут кто-то спрашивает:

– Вольфин, с чего это двадцать один у тебя – круглая дата?

– Знаешь, такая игра есть – «очко»? – объясняет длинноволосый Вольфин. – Двадцать один – это и есть очко. А очко какое? – и он складывает пальцы колечком. – Круглое! Вот то-то и оно!

– А я думал, это опять твои математические шуточки! – смеется Глеб.

Шаманское разливают по бокалам, и Лёля шепотом спрашивает Глеба:

– А ты с этим волосатым, что, знаком?

– Ага, – отвечает Глеб. – Мы с ним на одной системной тусовке познакомились. Это Сережа Вольфин, он математический гений.

– И где он работает, этот гений? – спрашивает Лёля, с сомнением оглядывая мятую одежду и куцую бороденку нового знакомца.

– Нигде, – отвечает Глеб. – Ушел с матмеха по идеологическим соображениям.

Понятно, кивает Лёля. Все системщики – вот такие и есть: гении, завалившие сессию. По идеологическим, конечно, соображениям.

Она уже жалеет, что согласилась пойти на Гошин день рождения. С самого начала получилось как-то глупо: случайно столкнулась с Гошей на ступеньках Основного Здания, вся в расстроенных чувствах – неприятно видеть Никиту в обнимку с этой драной рыжей кошкой, хоть на факультет не ходи! Вроде уже несколько месяцев так, а Лёля все не может привыкнуть. Вот и в тот день… Никита попросил у нее конспект по идебору, а Лёля сначала сказала, что не даст, а потом сказала, чтобы он у своей рыжей дебилки конспекты брал, а потом наорала на него, а потом разрыдалась и убежала… словом, вид у Лёли был такой, что Гоша сначала предложил проводить ее до метро, а потом позвал на день рождения: приходи, мол, в пятницу, будет клево, ребята хорошие, посидим, выпьем, ну и все такое. И Лёле было так хреново, что она согласилась, хотя с Гошей никогда не дружила, да и вообще, видела его последний раз год назад, когда они опять вызвали Арда Алурина, и это воспоминание было такое страшное, что Лёля даже не спросила, чем кончилось дело с их поездкой на Белое море.