Елизавета Сагирова - Запад

Где были мои глаза и мозги? Почему я не догадалась обо всём раньше: ведь авторитет Ральфа в Оазисе, его влияние на Ирэн, обрывки их разговоров, а позже — и нечаянные обмолвки Бранко говорили сами за себя. Всё, что от меня требовалось — собрать воедино элементы пазла и увидеть цельную картину. Но я и этого не смогла.

Неожиданно сильно захотелось спать. Время близилось к утру, и сказывалось напряжение последних дней. Немного поколебавшись, я не стала возвращаться на верхнюю полку: вместо этого осторожно втиснулась между Дэном и вагонной перегородкой. Прижалась лицом к его груди, не удержавшись, тихонько всхлипнула, прекрасно понимая, насколько лицемерно плакать об одном мужчине, утешаясь близостью другого. Попробовать оправдать себя можно было, пожалуй, лишь тем, что горевала я не о разлуке с Ральфом и не о своём выборе, а о том человеке, которого сама себе нафантазировала и которого на самом деле никогда не существовало. Доннел не был благородным рыцарем, выложившим баснословные деньги, чтобы спасти незнакомую девочку от садиста. Он поступил так просто потому, что ему это ничего не стоило. И потому что, кроме моей бесконечной благодарности и моего тела, получил возможность позлить давнего недруга, вырвав у него из-под носа приглянувшуюся игрушку.

Кожа моих ладоней до сих пор помнила холодный и удивительно лёгкий металл арбалета, и я невольно задалась вопросом: но тогда зачем? Зачем Ральф до сих пор помнил обо мне, зачем звал к телефону, зачем извинялся и обещал помочь? Зачем, в конце концов, позаботился, чтобы у меня, если уж я решу остаться и продолжить свою борьбу здесь, было оружие? И не просто оружие, а «Пчёлка», мой талисман?

Дэн шевельнулся во сне, прижался щекой к моей макушке, и я пообещала то ли ему, то ли себе, что отныне с мыслями о Доннеле покончено. Кем бы тот ни был на самом деле, какие бы мотивы ни двигали им — эта часть моей жизни осталась позади.

И, успокоенная таким решением, словно только его и ждала, я сразу крепко уснула. А проснулась уже днём, в Улан-Удэ, пропустив величественный вид Байкала, который несколько часов тянулся по левую сторону железнодорожных путей.

В этом небольшом и совсем уже далёком от Москвы городе, судя по первому впечатлению, дела обстояли ещё хуже, чем в Красноярске или Иркутске. Вокзала как такового не было вовсе. Был каменный остов когда-то выгоревшего двухэтажного здания, окружённый постройками поменьше, уцелевшими, но нежилыми, с заколоченными окнами. Чего-то, похожего на кассу продажи билетов или место обитания вокзальной администрации, не наблюдалось. По пустому перрону ветер гонял обрывки старых газет и прошлогодние листья.

Мы вышли из поезда впятером, потерянно встали, глядя на эту разруху, не смея отойти от дверей головного вагона.

— Да вы не бойтесь, — усмехнулся в усы начальник поезда, только что проверивший билеты нескольких севших здесь пассажиров в военной форме. — Тут днём не опасно.

— А ночью? — хмуро спросил Белесый, который становился тем мрачнее, чем дальше мы двигались на Восток и, наверное, уже не радовался, что вообще ввязался в эту авантюру.

— А ночью знать не могу! — хохотнул начальник поезда. — Ночью мы здесь никогда не останавливаемся.

— Но ведь другие поезда останавливаются, — зачем-то сказала Яринка, и мужчина посмотрел на неё излишне пристально.

— Другие поезда здесь не ходят, красавица, — медленно ответил он. — Кого им возить? Или не знаешь, куда едешь?

— Да дура она малолетняя, — махнул рукой Белесый, игнорируя злой взгляд Яна. — Куда везут, туда и едет: им, бабам, ни до чего дела нет.

Но начальник поезда на нас уже не глядел. Он оживился, даже приподнялся на цыпочках, высматривая что-то в конце перрона, радостно забормотал:

— Вот она, родимая, вот она, кормилица…

Из-за угла бывшего вокзала к нам шла древняя старуха, с удивительной для своего возраста и сложения резвостью толкавшая перед собой детскую коляску. В коляске не оказалось никакого младенца — зато была куча горячих, завёрнутых в промасленную бумагу пирожков, которые она и принялась продавать начальнику поезда, приглашающе поглядывая на нас. Но пирожков мы так и не отведали: деньги, полученные от Дульсинеи Тарасовны, остались у Белесого, а он нас с недавних пор не жаловал и баловать не собирался. Пришлось, проглотив слюну, уйти в сторону от дразнящего запаха. Зато появление старушки странным образом успокоило меня, смягчило удручающее впечатление от Улан-Удэ. Ведь если в городе есть такие старушки с пирожками, то наверняка для него ещё не всё потеряно и жизнь здесь продолжается, несмотря ни на что.

Чтобы размять ноги, мы неторопливо прошлись вдоль состава туда-обратно. Мы — это я, Дэн, Яринка и Ян. Белесый, хоть и брёл метрах в пяти позади, делал это нарочито отстранённо. Он единственный воспринял уход Бранко как предательство. Говорил, что это наверняка какая-то подстава, что серб задумал её с самого начала, чуть ли не со дня, когда примчался за мной в унылую больницу Новоруссийска, что я обязана была рассказать о его планах, а вместо этого подставила нас всех под угрозу. Слушать его бред было и смешно, и досадно: он не выдерживал никакой критики. Ну с какой стати иностранцу Бранко, по злополучному стечению обстоятельств застрявшему на Руси и желавшему только одного — поскорее вырваться отсюда, задумывать что-то против людей, чьи интересы нигде и ни в чём не пересекались с его интересами?

Яринка и Ян опечалились разлуке с сербом, к которому успели привыкнуть, но были рады за него и прекрасно понимали: трудно найти более несовместимые вещи, чем Бранко и дальневосточная Сибирь. Зато арбалет, моя новая «Пчёлка», произвёл на друзей неизгладимое впечатление. Даже Белесый на минуту прекратил изображать единственного взрослого среди оравы заигравшихся детишек — и вертел оружие в руках с мальчишеским восхищением на лице. Правда, тут же не преминул сказать, мол, мне такая вещь, как корове седло, и лучше бы доверить её опытным мужским рукам. На что Дэн и Яринка, видевшие мою стрельбу из рогатки и знающие судьбу Ховрина, лишь снисходительно усмехнулись. А Ян, имевший дело с дорогими вещами, посоветовал не оставлять без присмотра ни сам арбалет, ни сумку, в которой тот был мне передан. Его совету я вняла: когда мы вышли прогуляться на стоянке в Улан-Удэ, взяла подарок Ральфа с собой и не выпускала из рук до возвращения в вагон.

Дальнейший отрезок пути мы провели в относительном покое и тишине. Утомившиеся после вчерашнего веселья вахтовики притихли и мрачно поглядывали в окна, угнетённые неизбежно приближающимися вместе с Читой трудовыми буднями. Нас же беспокоили совсем другие мысли.

Михаил Юрьевич не позвонил вчера, и поэтому мы до сих пор не ведали своей следующей промежуточной цели. А когда Белесый сам попробовал дозвониться в далёкую теперь Москву, номер оказался недоступен. Пока нас это не сильно беспокоило — мы знали, что время до Благовещенска ещё есть… или до Читы, если потом связь действительно пропадёт. Ян предложил подойти к начальнику поезда, уточнить этот вопрос, но Дэн рассудил, что не стоит привлекать внимание своей полной неосведомлённостью о здешних краях. Его и так уже достаточно привлекла Яринка, ляпнув про другие поезда. И мы решили просто ждать.