Геннадий Михеев - Карта русского неба

- Ученые эгоисты - это да. Но они как дети - наивные и ранимые.

- Ну знаешь... эти дети на вашей веселой планете такого понавыкидывали! Уж прикололись, мама не горюй. И не надо уповать на их якобы детскость. В Освенциме или на Моруроа они показали весь свой этот эгоизм. Да ради истины они готовы...

- А вот не надо обобщать. "Ученые" - абстракция. Есть конкретные исследователи, готовые чем-то жертвовать. Многие клали на алтарь науки свои жизни.

- И все-таки больше - чужих.

- Иван - философ.

- Ты хочешь сказать, мыслители безобидны. Молодец. Да ваш этот Карл Маркс своими идеями покосил народу больше, чем все эпидемии Земли вместе взятые.

- Хватит увиливать. Так ты оставишь Иванову душу в покое - или как?

Алена уставилась на оппонента как училка на нашкодившего первоклашку. После нехилой паузы покрасневший Мандела выдавил:

- Знаешь... ведь я тоже в некотором роде ученый. И знаю, что хвосты собаками не крутят.

- А вот бога не боишься?

- Только дураки не боятся. Что, впрочем, не мешает грешить и умным.

- Хорошо... А ты возьми... мою душу. Стой-стой! Не смейся. Да, я, немногого стою, но... в конце концов, какая тебе разница. Молчи. Я на всякое способна, у меня потенциал. Ну, так жизнь сложилась, что... а если надо - могу и на преступление пойти. Легко. Ты Иванову душу-то оставь... и-и-и... в конце концов, я женщина, могу разные услуги оказывать, если что...

- А вот, что душечка. - Резко ответствовал Мандела. - Если у нас все неподецки, задам тебе вопрос. Слушай внимательно: задаю. У тебя неизлечимо больная мать, доставшая тебя своим дурным характером. Чисто теоретически: ты могла бы ради Ивана маму родную не пожалеть? Она ведь и сама в это мире измучилась, и переживает, болезная, что и тебе жизни не дает...

- Но...

- Без "но". Тебе достается все. Что ты ни пожелаешь. В том числе до конца своих дней Иван будет твоим. Без остатка. И я знаю твои чаяния. Ты совершишь очумелую научную карьеру, войдешь в пантеон великих. И все такое.

- Да уж... ну ты чмо.

- Часто слышу нечто подобное. А обществу между тем кто-то должен мешать. Знаешь... мы уж по-свойски. Без всяких этих...

Алена гомерически рассмеялась. Это была не истерика - скорее, тот хохот, которым ошеломили агрессоров защитники осажденной крепости, которым нечего уже было отдавать. Успокоившись, смахнув слезы, девушка вопросила:

- А можно встречное предложение?

- Ну-у-у... валяй.

- Сначала вопрос. Здесь вот, в чем дело. Ты считаешь себя представителем высшей расы, имеющим право чужими руками убивать людей?

- Совсем не так. Я-а-а... А вот не знаю. Но я переживаю за всех вас - чес-слово. Иногда до боли.

- Молодец. Душа, значит, болит за человечество. Как говаривал классик, в отвлеченной любви к человечеству любишь всегда одного лишь себя. Так вот, друг мой ситный. У меня все есть. Все, чего я хочу. Я люблю. И точка - большего мне не надо. А предложение вот, какое. Ты меня убиваешь - и забираешь мою душу. Просто так - без всяких этих твоих... преференций. Понятно?

- Ну и дура же ты.

- Так и знала, что ты просто мающийся от непоймичего позер, да к тому же - неудачник. Тебя там в твоем мире держат за нуль без палочки, и ты свои комплексы вымещаешь на том, что искушаешь людей. Опыты ставишь, исследователь задворок человеческих душ. Тебе прикольненько наблюдать суету нашего муравейника. А мне думается, приятель, без людей ты был бы полное... - Интеллигентная Алена обозвала Манделу нехорошим матерным словом.

- Все не так, душечка. - Однако, Мандела помрачнел.

- "Черный человек" - это про тебя?

- Знаешь, давай не...

- Давай не увиливать. Ты мою подноготную прознал, теперь моя очередь. Так что давай - убивай. Хочешь - утопи. Или придуши. Знаю, знаю: умеешь убивать, тебе это нравится - отнимать жизнь. Но всегда хочешь, чтобы в твоих маниакальных потугах участвовали эти мерзкие людишки. Маргарита помогла тебя найти - это было трудно - и сие означает, что мы тоже кой-на что способны. А уж если тебя зацепили, изволь вести себя достойно. Высокоорганизованное существо, блин.

- Алена, душечка... ты, мне кажется, пересекла черту доз...

- К чёрту эта твоя черта. - Дискуссия снова облекла форму импульсивной ругани. - Ты не умеешь созидать, ты только разрушаешь – в этом твоя проблема. Наносишь раны – и любуешься результатом. А личная твоя беда в том, что ты бездарь, за что и мстишь Вселенной, демиург хренов.

- Вот падла буду - щас тебя прибью.

- Ну, я, собственно, об этом и прошу. Шлепни, душу забери - и пользуй.

- Ладно! Стоп. Хорошо... я подумаю...

...Иван сидел в красном углу отчего дома. Какое-то непонятное светлое предчувствие – будто что-то важное произойдет прямо сейчас – распирало изнутри. Только что он выдернул крюк из матицы, хотя пришлось изрядно и потрудиться. Хвастов был полон решимости. Только – на что?

Страна, которой правит деспот,

подобна перевернутому конусу.

Сэмуэль Джонсон

Романтическое свадебное путешествие началось с праздничного фейерверка в порту отбытия. Максим уверял, что светопреставление устроено специально для Жанны, хотя, кажется, это был День Города. Да, впрочем, неважно, ведь каждая девушка мечтает вот о таком плавании: двое — а над ними непостижимая Вселенная. Максим имел репутацию опытного мореплавателя и уверял, что арендованную яхту знает и любит как Жаннино лицо. Говорил, что уже на третий день любимая тоже будет владеть плавсредством как заядлый мореман.

- Мы с тобой, солнышко мое, - ворковала половинка, - испытаем подлинное приключение. Домой мы вернемся совсем-совсем другими.

И Жанна ему верила. Уроки управления судном перемежались с минутами страсти нежной, а то и совмещались. Ночи — звездный беспредел, практически, мгновения, за которые иные отдали бы полжизни. А на четвертое утро подул сильный студеный ветер.

Максим приобрел вид озабоченный и Жанной вертел как последним юнгой, с матом и раздражением. Меж тем волны становились все выше, посудина то вздымалась ввысь, то ныряла в бездну, что явно не прибавляло оптимизма.

И тут — затрещало!

- О, боги! - Воскликнул суженый. - Переломилась мачта... ты, любовь моя, подержись, а я пошел рубить...

И передал штурвал Жанне.

В рубку муж не вернулся. Жанна держала руль пока хватало сил. Свет погас, в океане царила тьма, казалось, плавсредство разрывается по швам. Что-то ярко вспыхнуло, наверное, молния, Жанна в отчаянии рявкнула: «Все! Приплыли...» В этот момент женщина провалилась в небытие...

...Открыв глаза, Жанна никак не могла понять, на этом она еще свете, или уже нет. Лихорадочно ощупав себя, женщина осознала, что лежит под теплым одеялом, в мужских кольсонах и явно недамской рубашке. Одеяло воняло чем-то незнакомым, сверху давил серый потолок. Да, действительно приплыла, заключила Жанна.