Геннадий Михеев - Карта русского неба

- У-вэй.

- Да, прости. Так вот, твоя эта философия - лишь средство самоуспокоиться.

- Скорее всего ты прав.

- Смею предположить, такова любая философия.

- Ты все время бьешь в яблочко.

- А ты не думал, что просто надо поменьше кушать и побольше двигаться?

- Скорее всего, я тебя не удивлю, сказав, что и это - тоже философия.

"Да, - подумал мальчик, - именно такая философия у соседа толстяка, метельщика".

- Неужели нельзя жить просто так, без всяких таких философий?

- Ты подумал, "когитотэрготсум" - мое имя. Это на самом деле мое кредо: я мыслю - значит я существую. Мальчик! А давай здесь жить вместе! В моей деревне обитали купцы, после них осталось столько провизии, что нам на сто жизней хватит! Будем праздно философствовать, вести диалоги в платоническом стиле.

- Ни в плутоническом, ни в каком другом ничего вести не хочу. Мне бы хотелось с кем-нибудь дружить.

- Разве диалоги – не дружба?

- Нет. Это словоблудие.

- Как знаешь, как знаешь... а ведь две головы - лучше чем одна.

Толстяк бухнулся в гамак. Сосны подались. Одна из них треснула - и повалилась. Мыслитель нехорошо выругался.

- Вот все твое у-вэй. - С укоризной произнес мальчик.

- Ты ж-жестокий. - Прокряхтел толстяк, с трудом подымая свое бренное туловище. - У меня может травма.

- Это точно. - Бросил мальчик на прощанье. Он действительно не испытывал к этому человеку ни малейшего чувства жалости.

С немалым волнением мальчик ступал в село. Что это именно село, путник осознал, увидев церковь. Впервые в своей жизни мальчик созерцал настоящий храм. Да, торчащее на горушке строение значительно обветшало, несколько покосилось, но у него была колокольня. А колокольня - это дом для колоколов.

Взойдя на верхотуру, мальчик с сожалением обнаружил, что колоколов нет. Лишь только один язык величественно валяется на полу. По языку видно, что он принадлежал колоколу пудов на сто. И лишь только унылый ветер гулял под сводами.

Оглядев окрестности, мальчик не заметил в селе людей. Зато хорошо была видна долина реки, вдоль которой тянулась вдаль цепочка деревень - тех самых, по которым маленький странник недавно прошел. Велика ты, Матушка-Расея!

Мальчик, легко вздохнув, спустился на грешную землю. В сам храм заходить что-то не захотелось; мешала почтительная боязливость. Он побрел одичавшей улицей, ища, где бы можно переночевать. Столь насыщенный день близился к завершению, да уже и слипались глаза.

- Стоять! Руки вверх! - Услышал вдруг мальчик резкий окрик.

Он выполнил приказ. Из-за перекошенного угла сарая вышла женщина. Воинственен был ее вид: огненно-красные волосы, кожаные штаны, патронташ через плечо, на поясе висит большой нож, в руках - громадное ружье. А взгляд - как у дикого кабана. И все-таки это была женщина.

Подошла чуть не вплотную, мальчик даже чуял ее терпкий запах, напоминающий давно ушедшее. Строго спросила:

- Ты кто?

- Мальчик. Я секрет колокольный знаю.

- Вижу, что не девочка. Хотя... Но ведь у тебя должно быть имя.

- Было когда-то. Бориска. Но прошло столько времени, что я стал и забывать.

- Откуда ты?

- Из деревни колокололитейщиков. Все померли, один я остался.

- Куда же ты идешь, отрок?

- Друга ищу.

- Какого такого друга. Тута приятелей нигде нет.

- Любого.

- Нашел где искать.

- А где еще?

- В караганде.

- Расскажи: где караганда?

- Эх, ты... наивняк. Тьфу - забыла. Как тебя там...

- Бориска.

- А я - Ева Вторая. Последний воин Расеи.

- Ты воюешь?

- Я защищаю.

- Что?

- Я же сказала: наш край.

- От кого?

- Разве ты не знаешь, что было нашествие, чудак? Всех поубивали. Микробами. Почти всех. Когда вымрут остатки, они и придут.

- Кто - они?

- Кто-кто. Агрессоры. Завоеватели. Цээр-у, снюхавшиеся с пришельцами. Они специально в своих секретных лабораториях нарастили ентих мокробов, чтоб на нашу Расею проклятие наслать. А потом придут - и завладеют нашими недрами.

- И ты будешь с ними воевать?

- А то.

- Я тоже когда-то играл в войнушку. Когда было с кем. Но это была игра. И очень давно. А у тебя, кажется, не игра.

- Уж не до игр, когда народонаселение истреблено. Одни только мы остались. Последние из... этих... магикян. А что такое - этот твой секрет колокольный?

- Я умею отливать колокола. Кстати, правильные колокола способны отгонять всю нечистую силу. За счет вибрации, это научный факт.

- И пришельцев?

- Даже микробов.

- Если это так, твое селение защищено.

- Все хуже. Сработал закон сапожников без сапог. В нашей колокололитейной деревне в трудную годину колоколов не оказалось. Все отливали по заказам. И кстати: куда делись колокола с колокольни в твоем селе?

- О-о-о... все случилось в эпоху, когда меня еще не было. Расея вновь воевала - у нас же воинственная страна - колокола сбросили и перелили на пушки.

- Надо же! Значит, где-то есть пушколитейная деревня.

- Думаю, скорее была.

Мальчик вспомнил ржавый шар в руке Царя. Похоже, это пушечное ядро. Воительница вдруг, переменивши тон, разоткровенничалась:

- А меня были дети. Две девочки и два мальчика. Священник говорил, их забрал Господь и ТАМ им хорошо. Но я не верила.

- Разве этому можно не верить...

- Человек, служивший в церкви и выступавший посредником между нами, мирянами, и Богом, нам, матерям, говорил, что наши дети попадают на небеса и там им хорошо. Это нас успокаивало. Потом у священника тоже умерли дети - и он горевал. Когда помер и посредник, некому стало нас утешать. И я поняла, что мои дети просто сгнили в земле. Священник собирал деньги - на новые колокола, на восстановление храма. Но всё... всё пропало.

- Странно. Я уже сегодня слышал, что Бога нет. От одного хорошего человека. Правда он сумасшедший.

- Да. Я знаю. В некоторых деревнях еще остаются двинувшиеся рассудком. Но им недолго осталось. Тоже сгниют.

- Ты горюешь по своим детям.

- А как иначе. Они же плоть от плоти моей. Кровинушки.

- А я по своим родителям не горюю. Потому что папка... впрочем, это неважно. Уже ничего не вернешь.

- Вот это ты угадал. Но мы еще повоюем!

- Так ты не рассказала: где караганда?

- В ман... короче, очень далеко. Всю жизнь будешь идти - не найдешь.

- Жаль.

- Не то слово. Здешний храм, кстати, назывался "Умягчение злых сердец". В честь образа Богородицы, которому молились о победе добра над гневом. Тот образ до сих пор в храме. Я пробовала молиться, но оказалось, молитв не знаю. Вот.

- А я - знаю.

- Хочешь, нашу Богородицу покажу? Ты там молитвы почитаешь. Может, Богородица потому и не умягчает мое сердце, что никто не молится.

- Я тебя научу молитвам. Только давай завтра. Я так устал.

- Хорошо. Отдохни, малыш...

Мальчик пристроился на лавке, положив голову на ляжку воительницы. Та, поглаживая ребенка шершавой ладонью по голове, затянула печальную песню.