Сергей Яковенко - Омут

– Ну да! И прям так, из-за жены с ребёнком – в омут с головой! Да? – Он засмеялся, в голосе проскальзывало открытое недоверие.

Проигнорировав его вопрос, я продолжил выпытывать:

– Я так понимаю, ты по какой-то другой причине первый раз нырнул?

Старик помолчал. Он больше не смеялся. Его пальцы сильнее сжали моё плечо. Шумное дыхание явно участилось. Он нервничал.

– По другой… – тихо проскрежетал хриплый голос и тут же возобновился тихий шёпот болота. Старик снова ненадолго смолк, и мне уже показалось, что я так и не дождусь подробностей. Но когда в голове уже созрел очередной вопрос, старик громко вздохнул, кашлянул и продолжил: – Но тебе может не понравиться моя история, Коленька, – снова это ехидство в голосе.

– Мне в последнее время вообще мало что нравится. Так что не стесняйся. Стерплю и это.

– Как знать, как знать… – задумчиво протянул тот. – Только мне сначала в сторонку отойти надо. По нужде… Старость – не радость, знаешь ли. А ты сделай одолжение, постой тут, не уходи. Я ненадолго.

Он отпустил плечо и побрёл к берегу, медленно переставляя ноги. Я остался стоять на месте. Болото продолжало тихо нашёптывать.

Старик явно что-то недоговаривал и, судя по всему, сильно удивился моей истории о Маше с Юлей. Вначале он был уверен, что мы с ним из одного мира. Что я нынешний – это всего лишь он, но помоложе. А когда я рассказал о причине, по которой нырнул в омут, он понял, что это не так.

Его не было минут десять. Я даже стал подозревать, что он уже не вернётся. Однако скоро послышались шаги. Точнее, плеск воды от ступающих по ней ног.

– Ты ещё здесь, Коля?

– Здесь.

Он подошёл ближе. Я с трудом улавливал его силуэт в темноте. Снова на плечо легла рука. Отдышавшись, старик пробормотал:

– Теперь, Коля, я понял, из какого ты мира. Знаешь, как я его называю? Тотальная спэсия. Место, абсурднее которого я не встречал нигде. А я, поверь, успел повидать… Твой мир – это место, в котором желание угождать себе за счёт других настолько ослепляет людей, что они считают это высшей степенью собственного проявления. Они не отдают себе отчёта, что чувство, называемое ими любовью, это на самом-то деле жажда тешить своё эго за счёт других людей. Эгоизм, возведённый в ранг религии! Я постоянно слышал от этих баранов о добрых поступках, которые они стремятся совершать, но ни один из них не был способен признаться самому себе, что все эти стремления – не более чем примитивное желание самоутвердиться. Вот и ты, потеряв жену и ребёнка, которые были тебе необходимы для удовлетворения моральных и физических потребностей в понимании, в поддержке, сексе, ещё чёрт знает в чём, вместо того, чтобы признать очевидное и найти себе других спутников для комфортной жизни, просто пошёл и утопился. Вернуть их решил, да? Для себя! Но сам-то ты уверен, что для них старался. Так? И где логика? Где? А нет её! Сплошной самообман! Бред сумасшедшего! А сострадание?! О, это великое ничто! Если просто вдуматься в это слово! Сострадание! Вы каким-то непостижимым образом считаете логичным испытывать чувство страдания при виде страданий другого человека! Мало того, вы оказываете ему помощь и получаете от этого удовольствие! Удовольствие от страдания! Складывается такое впечатление, что если не останется страждущих, то вы просто все несчастными станете! Помогать-то будет некому! Ай-яй-яй! Какая досада! Ваше эго просто разрывает на части от гордости, когда вы помогаете друг другу! Вы так гордитесь тем, что поддерживаете немощных, сирых и убогих, что готовы отдавать ради этого собственные деньги! Я видел даже тех, кто отдавал последние деньги на лечение чужого ребёнка! Коля, бред! Абсурд, Коля! Как назвать вас нормальными?! Целая планета, населённая сумасшедшими! Как такое возможно?! Как вы вообще можете существовать?! Да если бы я сам, своими глазами не увидел, то не поверил бы, что такая цивилизация возможна! – Очередной приступ глубочайшего кашля заставил разошедшегося не на шутку старика прервать тираду, выдаваемую одним большим протяжным залпом. Шёпот болота не прекращался. Спустя минуту старик продолжил более спокойным тоном: – Я прожил в твоей вселенной до две тысячи пятнадцатого. Это был первый прыжок. Самый первый. Не знаю, как я выдержал столько лет среди идиотов. Возможно, в какой-то мере помогла война. Она в четырнадцатом началась. Война, абсурднее которой представить сложно. Хотя неудивительно… Она полностью соответствовала всему тому бреду, которым был пропитан весь твой убогий мир. Брат пошёл на брата. Мы резали и рвали друг друга на куски за то, что одни хотели к умным, а другие – к красивым. Одни любили жить так, как привыкли, другие настаивали, чтобы все зажили так, как любят жить соседи. Колоссальное противостояние эгоизма двух армий сумасшедших! Одни воевали во имя торжества справедливости, оправдывая совершаемые убийства желанием помочь угнетаемым, другие вопили о сохранении целостности государства и считали, что смерти, которые они сеют, могут полностью оправдываться этой великой целью. И ни один придурок не мог себе признаться в том, что он воюет не «во имя», а «за». За себя, любимого! Все до единого прикрывались лозунгами, идеями, благородными побуждениями. Вот ещё одно слово: благородство! Чёрт, в голове не укладывается! – Он рассмеялся. – У вас же там благородные все! В кого ни ткни – благородный! Живёт себе какое-нибудь убожество, которое в жизни только и добилось, что пару детей настрогало да картошки ведро посадило, а вот поди – обязательно благородное! Ну а как же?! Там делов-то – пожертвовать чем-нибудь. И сразу – благородный! С благом породнился! И все уважают. Ещё бы! Он же благородный! – Всё это он говорил, заливаясь смехом. Мне не было видно, но, думаю, смеялся до слёз. Старик перевёл дыхание и продолжил более серьёзно: – Я воевал на стороне более логичных, сохраняющих целостность страны. У них-то хоть цель была прагматичная, понятная. Оправданная цель! И вот что самое парадоксальное: все, как один (и те, и другие), вопят о человеческой морали, о том, что наибольшая ценность – это человеческая жизнь. Вопят, Коля, не своим голосом, до хрипоты! Вопят и тут же убивают друг друга за идеи. То есть на словах для вас жизнь – наибольшая ценность, её спасение – наибольшее проявление благородства, а как до дела доходит, так вы готовы живьём друг друга жрать! А ради чего, ты не задумывался, Коля? Ведь все эти лозунги: «целостность страны», «национальная идея», «национальная гордость» – не более чем ширмы, за которыми вы постыдно прячете лицемерные физиономии! Всё, чего людям надо, – это бабки! Всё! Больше – ничего! И разница между мной и тобой лишь в том, что я этого не скрываю! Я честно в этом сам себе признаюсь! Не тебе, не Васе Пупкину, а себе! Вы же со своим диагнозом даже этого не способны сделать. Вы сами верите в своё благородство, которого и в помине нет! Потому и хаос вокруг. – Он отдышался. – Те идиоты, которых мы периодически рвали и которые периодически рвали нас, не переставали вопить о любви к ближнему даже на смертном одре. Твари тупоголовые! – Старик харкнул и с хрипом вздохнул: – Ну что, Коля, угадал я с миром-то? – Он хихикнул и слегка похлопал меня по плечу.