Сергей Яковенко - Омут

Я молчал. И дело было даже не в том, что мне нечего было ему сказать, а скорее в том, что я просто не хотел ничего говорить этому человеку. Он вдруг стал мне совершенно неинтересен. Ровно настолько, насколько может быть неинтересной восковая фигура, изученная вдоль и поперёк любопытным посетителем музея. Видимо, он это понял и сказал:

– Ладно, Колюня, вспоминай лето две тысячи восьмого. Ты тогда ездил на рыбалку, а потом сюда на разведку зашёл. Керамику на поле искать. Алексей тебе наводку дал…

– Помню. Поле было под пшеницей. Я тогда даже прибор с собой не брал. Мы с Лёхой только в августе сюда вернулись, когда пшеницу убрали. Собрал несколько черепков и на станцию пошёл.

– На станцию… – задумчиво протянул мой собеседник.

Шёпот болота усиливался. Мало того, я стал различать в его переливах некую системность. Складывалось впечатление, будто раз за разом повторяется один и тот же набор слов, произносимых задом наперёд. Но разобрать, что именно я слышал, никак не мог.

– А я не вернулся… на станцию. – В его голосе послышались угрожающие нотки. – Я собрал черепки и собирался уходить, но услышал в поле какой-то гул. Нарастающий такой гул. Будто самолёт летит. Я даже подумал, что это какой-нибудь фермер удобрения разбрызгивает или вредителей ядом травит. Только вот самолёта никакого не было. Это я потом уже узнал, что так бывает, когда кого-то болото выплёвывает. У меня волосы на голове трещать начали и все волосинки на теле дыбом встали. Гул стоял такой, что я не выдержал и побежал оттуда к чертям собачьим. Почему-то был уверен, что должно рвануть. Понятия не имел, что именно… Испугался, короче. Побежал к оврагу. И когда был уже у его края, сзади громко бабахнуло. Так бабахнуло, что в ушах зазвенело. Я спрыгнул вниз, скатился по склону. По пути рюкзак выронил. Сломал два ребра и в болото плюхнулся. Сидел в этой чёртовой луже, корчился от боли и слушал, как вокруг что-то шепчет. Сам не понял, как с головой ушёл под воду. Дальше ты догадываешься… Вообще, Коля, миры не терпят двух одинаковых людей в себе. Каждый раз, когда я попадал в новый мир, оказывалось, что я там определённо когда-то жил, но теперь исчез. Не знаю. То ли тот я тоже в болоте тонул, то ли просто исчезал куда-то. Но я был в них единственным мной. Но иногда случалось и иначе. Попадаю в мир, а там ты. Живёшь, здравствуешь. И всё у тебя прекрасно, всё замечательно. Жена, ребёнок, работа хорошая. Наслаждаешься! Но, как я уже сказал, не терпят миры двоих. Как только я появлялся, ты обязательно приходил к одному и тому же – к болоту. Мне нужно было только ждать. Иногда, чтобы ускорить процесс, приходилось подталкивать. Улавливаешь о чём я, Коля?

Я насторожённо всматривался сквозь непроглядную тьму в его глаза. Они, казалось, горели. Нет, не светились в темноте. Горели. Злостью, ненавистью. Было слышно, как он скрежещет зубами.

– Ну, что молчишь? Догадываешься, откуда я? Из какого мира? Нет? Я подскажу, Коля. Я сейчас пописать отошёл и рюкзачок свой потерянный отыскал. Догадываешься, где? Да-а-а, – усмехнулся он, – аккурат там, где выронил, когда с поля бежал от грома. На склоне. Откуда мне было тогда знать, что это всего лишь мой слюнявый двойник из другого измерения вывалился? – Старик хихикнул, прокашлялся, обдавая вонью изо рта. – Ну что, Коленька? Понравилась тебе моя история?

Шёпот всё усиливался, иногда перерастая в скрежетание невнятных голосов. Я взял руку, лежащую на моём плече, за запястье и отвёл в сторону. Пришлось приложить немалое усилие, чтобы оторвать её от себя. Старик всё не унимался, стараясь перекрикивать шёпот болота и периодически срываясь на истерический смех:

– А теперь, Коля, напряги единственную извилину в своём шизофреническом, тупом, нерациональном мозге и задайся простым вопросом: кто убил твоих жену и дочь первого ноября? – С трудом сдерживаясь от смеха, он закончил фразу и только потом, брызнув мне в лицо слюной, разразился громким хохотом.

Я, оцепеневший, стоял перед корчащимся от смеха человеком, бьющимся в истерике. Он смеялся до рвоты, кашлял, орал, снова смеялся, кашлял и снова орал. Единственное, что мне в тот момент хотелось, – это душить. Раздавить! Уничтожить! Разорвать! Я до хруста в суставах сжал кулаки и сквозь зубы прорычал:

– За что?!

Тот резко оборвал свою истерику и насмешливо прохрипел:

– Вот кое-что ещё, что нас с тобой разнит, Коленька! Вот чем ты и твоя поганая душонка отличаетесь от меня! Не «за что?», а «для чего?»! Тупое ты создание! Для чего! Как вы не понимаете очевидных вещей?! На кой хрен ты был нужен в одном мире со мной? На кой хрен мне нужна была сумасшедшая жена? Или ребёнок, который только и делает, что покрывает тебя слюной, стараясь понравиться своему папочке? Я родился и жил в нормальном мире! С нормальными людьми! У меня была нормальная семья! А ты, тварь, появился в нём и всё обосрал! Из-за тебя я оказался среди семи миллиардов безмозглых, трусливых, лицемерных ублюдков! Ты, гнида, вылупился в тот день на поле! Ты, падла, сломал мне всю жизнь! Ненавижу, мразь!!! – Он приблизился вплотную и орал прямо в лицо. Смрад из его гниющих лёгких забивал даже вонь болота.

Мои кулаки налились свинцом, я почувствовал, как струйки тёплой крови стекают из ран, продавленных ногтями на собственных ладонях. Вскинул руки к худой шее беснующегося, обхватил её и изо всех сил сжал, стараясь повалить немощное тело на землю. Но в тот же миг ощутил острую боль в животе, которая разлилась обжигающим огнём внутри. Отпустив хрипящего старика, я приложил ладони туда, где было больно. Из живота торчала рукоять ножа. Я хорошо знал эту рукоять. Это был мой нож, который я всегда таскал с собой в рюкзаке.

Болото больше не шептало. Оно вопило, выло, визжало отовсюду, повторяя и повторяя одно и то же, будто дьявольское заклинание:

– Есссаааахххх, шшшаааасссс, аасссааааашшш! Есссаааахххх, шшшаааасссс, аасссааааашшш! Есссаааахххх, шшшаааасссс, аасссааааашшш…

Старик смеялся и орал в такт чудовищным завываниям болота. Мне не было его видно, но, судя по хлюпающим звукам, он то ли прыгал, то ли танцевал от восторга где-то совсем недалеко от меня. Не задумываясь о последствиях, я обхватил рукоять обеими руками и рванул от себя. Дыхание перехватило от невероятной боли, пронзившей всё тело. Тут же последовал хлёсткий удар по руке, и только что изъятый нож был выбит, отлетел в сторону. Старик бросился на меня с диким рёвом и сбил с ног, наваливаясь костлявым телом. Мы рухнули в зловонную жижу болота. Погружаясь в неё с головой, у меня перед глазами стояла лишь одна картина: серые лица Маши с Юлей, на которые ложатся крупные снежинки.

Его руки сомкнулись у меня на горле и сжались так сильно, насколько могли позволить старые дряхлые мышцы. Сначала я пытался оторвать их от себя, но быстро понял, что теряю силы из-за кровотечения и недостатка кислорода, и решил действовать более радикально. Выбросив руки над собой и нащупав его морщинистое лицо, я вдавил большие пальцы во впалые глазницы. Пальцы с хрустом провалились внутрь черепа, увязая в мягкой плоти. Его хватка тут же ослабла. Воспользовавшись моментом, я вынырнул на поверхность и принялся жадно хватать воздух ртом. Не дожидаясь очередной атаки старика, я бросился на него, обхватив одной рукой шею, зажимая её между плечом и предплечьем. Он сопротивлялся, стараясь скинуть меня со спины, но хватка была мёртвой. Вскоре двойник бессильно рухнул на колени, слабо хрипя и агонизируя всем телом, а когда я уже перестал чувствовать собственные руки, гудевшие от напряжения, он повалился в воду и затих. Я упал на него сверху, ещё ощущая какое-то время редкие конвульсивные вздрагивания бездыханного тела. Через минуту исчезли и они.