Свен Карстен - Землемер

Несколько раз резко и неожиданно свернув, Вайдеман выводит Пауля к какому-то полузаброшенному небольшому парку. Раскисшие дорожки змеятся между голых кустов в стороны и вверх, на пригорок. Пауль обреченно поднимает взгляд — метрах в тридцати блекло желтеет крепостная стена, узкие щели бойниц выделяются на ней, как черные провалы глаз, кирпичные зубцы бегут по верху длинным драконьим гребнем. От стены веет холодом, неподвижностью и каким-то бессмысленным вечным упорством, стена готова отражать вражеские полчища, вот только последние триста лет никто и не пытался брать ее приступом. Нет, люди неторопливо поднимались к стене по дорожкам парка, недолго отдыхали — вот и скамейка у стены, совершенно уютная и домашняя с виду — и потом спокойно проходили стену насквозь, открывая маленькую досчатую дверку. Даже замка нет, думает Пауль, пригибаясь, чтобы не удариться головой о кирпичный свод. Вайдеман пыхтит впереди, подъем дался ему нелегко. Еще один поворот — и вот они топают по деревянной лестнице, прилепившейся к стене изнутри. Вверх на крытую галерею — держитесь за перила, коллега, тут ступенька — и по ней до ближайшей башни, там опять дверь, но теперь уже — с навесным замком. Вайдеман достает из кармана ключ. Внутрь и снова вверх, на ощупь, по винтовой железной лестнице, через узкий, как дымоход, кирпичный колодец, в тесную комнату наверху, где лунный свет сочится сквозь пыльные стекла многочисленных окон. Посередине громоздится массивное нечто, накрытое белым полотняным чехлом, словно концертный рояль. Вайдеман чиркает спичкой и поворачивается к Паулю, протягивая вперед шипящий огонек, этакая пародия на Прометея. Пауль покорно подставляет свечу, пламя медленно разгорается, заглушая буйство луны.

— Здесь нам не помешают. — говорит Вайдеман, берясь за чехол. — Ну-ка, помогайте, зайдите с той стороны! Вот так, бросайте у стены.

Освобожденное от савана больше всего напоминает гигантскую станину для телескопа или другого подобного научного прибора. Четыре чугунные опоры привинчены болтами к полу, на них укреплена стальная пластина с большим круглым отверстием посередине. Возвышающиеся с двух сторон прочные медные дуги держат циклопический стеклянный шар, он не менее метра радиусом, нижняя часть сферы погружена в отверстие основной плиты. Но это только скелет конструкции. Плоть механизма составляют бесчисленные кубики, громоздящиеся стенками и башенками со всех сторон центрального шара, окружающие его плотным толстым слоем, соединяющиеся безумным количеством латунных, серебряных и каучуковых трубочек. Все вместе это напоминает творение безумного мастера-органиста. Вайдеман просовывает руку между металлическими потрохами чудища и дергает какой-то рычаг. Внизу, под хрустальным шаром, тяжело и плавно поворачивается на подшипниках массивное вогнутое зеркало.

— Впечатляет, а? — говорит Вайдеман с довольным видом. — Полностью автоматизировано, не требует присутствия человека.

— Что это? — шепчет Пауль.

— Это? Это, дорогой мой, наша гордость, продукт мастерских герра фон Бюлова, самоновейший и крупнейший гелиограф, полгода только как установили. Диаметр фокусирующей линзы — два метра восемь. Говорят, что ему для передачи достаточно даже света звезд. Не знаю, мы не проверяли. Но простой ацетиленовой горелки ему хватает с избытком, видно за десять километров. Солнечный свет он превращает в настоящие «лучи смерти». Архимед мог о таком лишь мечтать. Произведено только девять штук, по числу базовых станций.

Пауль кладет ладонь на выпуклый стеклянный бок, это как прикоснуться к окоченевшему трупу — шар моментально выпивает все тепло из руки. Пауль греет ладонь над свечой.

— Что вы там колдуете? — спрашивает Вайдеман. Он подходит и забирает у Пауля свечу. Пауль прячет руки в карманы пальто.

— Вот, смотрите, — говорит Вайдеман, поднося свечу ближе к шару. Пауль ожидает, что шар наполнится светом, засияет как солнце, но нет, шар остается таким же темным и холодным, видно лишь отражение огонька свечи на его поверхности. Однако противоположный угол комнаты вдруг озаряется, яркий белый кружок пляшет на стене. Когда же Вайдеман ставит огарок на край станины, пятно света сжимается в ослепительную точку и появляется слабый дымок — начинает тлеть доска.

— Хоп! — Вайдеман ладонью заслоняет свечу от стеклянной сферы, луч тут же гаснет. — Нам только пожара не хватает. Лучше поставим ее на пол.

— Конечно, — продолжает он, капая стеарином на плиты пола и укрепляя огарок, — если бы Господин Граф работал, он бы не допустил пожара. Зеркало бы повернулось, свет был бы уловлен и отправлен в одно из этих окон, обычно они открыты настежь. И, пока мы тут с вами развлекаемся, бог знает сколько секретной информации было бы передано отсюда к следующим в цепочке гелиографам. И все за счет света одной свечи. Но Господин Граф сейчас более чем мертв. Иначе здесь невозможно было бы разговаривать, такой тут обычно стоит свист.

Вайдеман комкает полотняный чехол гелиографа, сворачивает его в тугой ком и плюхается на него задом, опирается спиной о стену. Пауль остается стоять, сесть больше не на что, разве что на станину прибора.

— Итак, — провозглашает Вайдеман, потирая ладони, — начинаем выдавать военные тайны! Сейчас я расскажу вам, как началась эта война и как она будет закончена, кто ее спланировал и как можно разрушить эти планы, кто управляет людьми, королями и правительствами. Я расскажу вам, как я стал невидимкой. Попутно я раскрою вам несколько загадок мироздания и развенчаю теорию мистера Дарвина. Думаю, часа за два я управлюсь.

Все-таки, он сумасшедший, думает Пауль.

— Я не буду спрашивать вас, господа, — ораторствует меж тем Вайдеман, — есть ли жизнь на Марсе? Мы все знаем, что она там есть. Я спрошу вас только — как вы думаете, может ли машина мыслить?

Речь Вайдемана будет продолжаться не два, а почти три часа — пока хватит свечи. Вайдеман сразу же признается Паулю, что страдает коммуникационным дефицитом — вот уже скоро месяц, как он ни с кем не может и словом перемолвиться, его просто не слышат. Какое это счастье, говорить и быть услышанным! — восклицает Вайдеман, заламывая руки и расхаживая по тесной восьмиугольной комнатке; они с Паулем уже давно поменялись местами, теперь Пауль сидит на чехле гелиографа, а Вайдеман разыгрывает перед ним свой «театр одного актера». Те идеи, которые излагает невидимка, представляются Паулю совершенно фантастическими, но вполне возможными, особенно в них хорошо верится по соседству со столь причудливым творением инженерной мысли, как большой, управляемый автоматически гелиограф.