Свен Карстен - Землемер

— Отставить, вы! — дергается капитан. Стремясь избежать сцены, он прячет кулаки в карманы, затем отходит к двери и зовет конвой.

— Не забудьте, кстати, ваше барахло, — говорит он Паулю.

Пауль торопливо распихивает по карманам свое богатство и выскальзывает в коридор, прижимая пальто к груди. Бородатый ефрейтор ведет его через двор канцелярии, мимо глазеющих и отпускающих шуточки писарей, сквозь ворота, дальше на улицу, на другую сторону, к угрюмому строению из бетонных блоков — полковой гауптвахте. Три раза лязгают запоры за спиной Пауля и теперь он может, наконец, растянуться в камере на деревянной полке, разлечься, укрыться своим пальто и впервые за несколько дней нормально, спокойно выспаться, ведь самое страшное уже позади. Его, наконец, поймали, посадили, как и положено, теперь от него, от его трюкачеств, ничего более не зависит, поэтому незачем и беспокоиться. Пауль поворачивается на бок — немного жестковато тут у вас, братцы! — кладет голову на локоть, закрывает на минуту глаза. Потом, вспомнив что-то, усмехается, нашаривает и достает франкины панталончики. Расправляет их и удивляется, какие они большие. Снова аккуратно сворачивает тонкую ткань, получается крохотная подушечка. Пауль ложится на нее колючей щекой, вздыхает, как большая добрая собака, и через минуту уже спит.

Что ему снится, к сожалению, не известно, но есть подозрение, что Франка, так как он улыбается во сне.

Битых три часа Франка напрасно ждет возвращения своего поручика. Уже и полы помыты до скрипа, и обе классные доски вытерты четыре раза, так что ни единого мелового развода не видно, все парты и стулья протерты, лампы заправлены керосином, прогоревшая зола выкинута из печки вон, занавески распределены равномерными волнами и даже рваный бок гимнастического коня аккуратно заштопан, а поручик все не идет. Наконец, Франка не выдерживает безделья. Оставив входную дверь незапертой на случай, если она с поручиком разминется, и только закрепив в ушке запора щепочку, Франка отправляется на поиски.

Учителя дома нет, и дверь его заперта. Когда Франка, вся в сомнениях, топает вниз по лестнице, выглядывает мясник — которому, похоже, всегда до всего есть дело — и сообщает, что учитель уже больше часа как ушел. Да, ушел с одним из своих сорванцов, наверное, отправился в интернат. Нет, никто другой не приходил. Да, он помнит поручика, поручик тоже не приходил. Франка считает, что мяснику надо оставить свое ремесло и податься в вахтеры, он определенно выбрал не ту дорогу в жизни.

Может, поручик проголодался, бедненький, и зашел в кантину? Знаете, как бывает — одна рюмка, другая, а он на алкоголь слабый, нестойкий. Конечно, в семинарии ведь выпивать не приучишься. Франка отправляется в офицерскую столовую.

На «Улице Кайзера Леопольда» ее обгоняет штабной автомобиль. Франка не успевает заметить, кто именно сидит в салоне, но уверена, что полковник. Она пробегает несколько шагов, не сомневаясь, что авто сейчас остановится, и ее подвезут, как не раз бывало. Но ничего подобного, эта жестянка на колесах, громыхая и подпрыгивая на камнях, удаляется, воняя выхлопом гораздо более обычного. Франка поджимает губы и даже топает ногой — да что это вы себе позволяете, господин полковник?! Нельзя же быть таким обидчивым самоду… э-э… самолюбцем!

Чтобы показать полковнику, что между ними все кончено, Франка сворачивает в первый попавшийся проулок и идет к кантине другой дорогой.

Когда она минует здание восьмого блока, она слышит призывный свист, оборачивается и видит догоняющего ее старшего писаря Краузе. Когда-то давно, еще в начале франкиной службы в буфете, Максимилиан Краузе частенько просиживал штаны за столом, что поближе к стойке, вздыхал, подмигивал и всякими другими осторожными способами намекал, что Франка запала ему на сердце. Так оно было или нет — осталось неизвестным, поскольку старший писарь, опасаясь дисциплинарного взыскания, на большее не отваживался. Во всяком случае, с той поры для Франки он стал Максиком. Дома в деревне, у соседей был кот по кличке Максик, старший писарь хотя и не похож нисколько на кота — скорее, на крота — но он теперь Максик и его, порой, так и хочется погладить.

— Фройляйн Франка, — говорит Краузе, задыхаясь, так как бегать он не привык, работа у него сидячая. — Фройляйн Франка, вы уже знаете, что случилось?

— Что? — спрашивает Франка и чувствует, как ее заполняет холодная волна.

— Нашего нового начальника арестовали, — выпаливает Краузе. Он разводит руками, недоуменно, как бы говоря — такие вот удивительные дела творятся на свете.

Франка ахает — она как знала, что с поручиком без нее обязательно какая-нибудь беда стрясется! Не надо было его отпускать одного, не надо! Но какая подлость, какая ужасная гадость с вашей стороны, господин полковник Мюллер! Ведь она всего один раз, один единственный разочек! Ну, пусть два, пусть даже три раза, но ведь нельзя же за это человеков арестовывать! Подумаешь, это ведь такой пустяк, не стоит и внимания! Ну и ну, полковник, оказывается, вы мелочный, мстительный тип! И женского сердца вам никогда не понять, нет, не понять, станьте вы хоть генералом!

— Майора Райхарта убили прошлой ночью, прямо в кабинете. И поручик, вроде бы, последний, кто имел с ним дело.

Да ничего подобного! С каким еще майором?! Он с ней, с ней, Франкой, имел дело прошлой ночью! И никуда не отлучался, спал, как миленький, еще дышал так уютно в плечо. Да что же это делается?! Вот так вот просто-запросто хватают честного человека на улице и из ревности, только из ревности утаскивают, куда?

— Полковая гауптвахта, час уже как, — отвечает Краузе. Он снимает очки, чтобы протереть стекла клочком замши, и теперь еще больше походит на подслеповатого крота. Франке он вдруг становится неприятен. И чего он, собственно, лезет со своими дурацкими новостями?! Что он думает — если поручика арестовали, так Франка теперь ему самому на шею кинется?! Да ни за что! Тоже мне, Максик-Шмаксик!..

Ох, уж эти мужчины — как дети, право слово!..

Франка делает поворот кругом и, в негодовании, спешит к зданию гауптвахты. Конечно, дальше порога ее не пускают — прослышали уже, небось, что она разругалась с полковником. Якобы, по уставу караульной службы не положено. Не положено — так положите! Нет, все равно нельзя. Ну и порядки они себе тут завели, просто бесчеловечные, африканские порядки! Вы, хотя бы, кормите постояльцев или так и морите их голодом?!

— Это у тебя в гостинице постояльцы, — отвечает толстый бородатый вахмистр, принимаясь набивать табаком обгрызенную трубку, рыхлые хлопья сыпятся мимо, на пол, ну и неряха! Ногти у него все желтые от табака. — А у нас тут только господа арестованные. И кормить их положено, поэтому и кормим. На обед господин поручик не успели, поздно, стало быть, арестовались, теперь вечером получат каши из солдатской кухни.