Яна Завацкая - Рассвет 2.0

После музея я отправился обедать к маме — договорились на сегодня. Я ничего не планировал на вторую половину дня, мы с мамой как заговоримся — так не остановишь.

А мне к тому же было о чем ее спросить.

Мама на этот раз приготовила беляши, суп и салат из свежих овощей. Обедали мы на балконе, под шум молодой зелени. Я запивал беляши бульоном и отчетливо понимал, что если посещать маму достаточно часто, то скоро придется лечиться от ожирения, иначе превратишься в подобие Ерша. По ходу, конечно, мне пришлось рассказать ей про Витьку. Мама хмурилась.

— И что же, он вот все эти годы нигде не служил? И не числится больным, просто отключен от системы распределения? Да, тяжелый случай… Где же он берет еду, одежду, где живет?

— Ну вот сейчас он живет у меня, и конечно, я возьму ему все, что он захочет. И так, видимо, постоянно с кем-то договаривается.

— Это что, у него принцип такой?

Я посмотрел на Чарли — белоснежная морда, черные угли глаз и носа. Пес положил лапу мне на колено, намекая, что беляш ему абсолютно необходим, без беляша он может и умереть.

— Похоже, да. Он художник, у них арт-группа.

— Артистов много. Службой это признается только для очень немногих, лучших в Рейтинге. Остальные вкалывают, репетируют по нескольку часов в день — и это помимо трехчасовой Службы!

— Не думаю, что ему много нужно репетировать. Они не танцуют, не поют, не играют на музыкальных инструментах. Только перформанс придумать.

— Тем более, — мама нахмурилась сильнее. Нет, объяснить ей гордую Витькину жизненную позицию я не смогу.

— Ваш Ершов всегда был немного ку-ку, — заявила мама и посмотрела на пса. — Чарли, место!

Обиженный пудель встал и с достоинством отошел от стола, как бы обозначая, что команду собирается выполнить в скором времени.

— Это точно, — я положил себе салата, — он еще в школе любил выкинуть что-нибудь этакое… Учился еле-еле, кураторы тянули. Но на принудлечение он не тянет, ничего опасного же вроде не делает. Симптомов психоза тоже нет.

— Ну а детей правильно забрали, — отрезала мама, — что за современная молодежь сейчас, ноль ответственности! Дети должны жить в нормальных условиях, а не мотаться по палаткам и чужим домам. Сомневаюсь, что в таких условиях они могли заниматься развитием детей, а уж их интеграция в детский коллектив… Нет, я бы отобрала еще раньше, в младенческом возрасте. И усыновление зря запретили.

Нельзя сказать, чтобы я был с мамой не согласен. Но с другой стороны, а если бы, например, мне в детстве кто-то запретил с ней видеться? Я же когда маленький был, иногда в подушку рыдал, потому что все, кто хотел, могли дома ночевать, а у меня мама тогда еще работала и по миру моталась активно. Все боролась со злом. Я же только ее и ждал всегда.

— Дети — не собственность родителей! — произнесла мама. — Если бы я в свое время не ушла от твоей бабушки в школу-коммуну, не знаю, что из меня бы выросло. Скорее всего, к совершеннолетию загремела бы в психушку. А многие и до сих пор думают: я тебя породил — я, значит, и делать с тобой могу, что пожелаю, и в любые условия тебя пихать, и обращаться как хочется.

— Но они же любят детей, наверное, — возразил я. Про историю с бабушкой и дедушкой, конечно, давно уже покойными, я услышал уже когда вырос. Семья мамы была далеко не прекрасной. Кстати, бабушка и дедушка отсидели несколько лет в ЗИНе за хищения с госфабрики.

— Любовь — не божественный дар, а социально сформированное отношение; буржуазная и мелкобуржуазная любовь — это чувство собственности на любимое существо, уверенность, что оно принадлежит тебе, и ты можешь делать с ним все, что захочешь, а оно не имеет права на собственную волю. Любовь коммунара — это стремление к развитию и благу любимого существа любой ценой, даже ценой отказа от его близости, даже ценой своей жизни.

Маман всегда формулирует чеканно. Но ведь она права, подумал я. А как я люблю Марси? Наверное, все-таки правильно, не буржуазно. Подобные термины уже только такие мамонты, как моя маман, употребляют! Я не мечтаю уже давно, чтобы Марси мне принадлежала, мне только больно за нее и хочется что-то сделать…

— Сейчас же нет никакой буржуазии, — все же возразил я.

— Сознание имеет инерцию, я еще застала вполне настоящую буржуазию, и за одно-два поколения классовую мораль полностью не искоренить.

— А вот ты бы отдала Чарли ради его блага? — поддел я. Мама улыбнулась.

— А почему нет, конечно, отдала бы. Чарли — мой друг, а не собственность. Он, конечно, хулиган, так он же не человек, так что для его блага приходится ему читать нотации. К счастью, как пудель, он прекрасно все понимает, вопрос только в том, кто из нас кого перехитрит.

Чарли уже опять незаметно подобрался к столу и сидел, чуть опустив голову и посматривая вверх черными выразительными глазками.

Заморосил дождик, и хотя балкон был под крышей, после обеда мы перебрались в гостиную. Я помог унести посуду в коквинер, засунул в моечное отверстие. Мама приготовила кофе. И разговор у нас зашел о моих исторических изысканиях. Я рассказал о версии Кэдзуко, не вдаваясь в подробности собственных колебаний.

— Видишь, это как-то странно. Всю жизнь нам говорили, что вот герои, титаны духа, революция… Да, конечно, убили, например, семьи хозяев завода, но ведь это рядовые бойцы, расправа, люди были озлоблены, что вполне объяснимо. А вот некоторые считают, что там была натуральная банда. Я, конечно, могу понять, тяжелое время, могли кого-то и расстрелять, но ведь говорят, что там это было обыденностью — убийства, пытки, изнасилования, вот последнее вообще непонятно, это-то чем можно оправдать и объяснить? Зато это объясняет прекрасно, почему после революции в КОБРе такое творилось.

— Ну ужасы КОБРа, как выяснилось, как раз сильно преувеличены, — мама нахмурилась, — с этим я для себя разобралась еще в школе. Ведь я тогда уже работала в КБР… добровольно, ты знаешь. Так вот, после революции в КОБРе — центральном российском — собралась группировка пламенных леваков, в основном, руководили уже пожилые, и у них была идея такая, сделать КОБР острием революции, немедленно идти завоевывать ФТА, ну и чтобы в КОБРе тоже была коммуна и демократия. Но как в армии может быть демократия? Как можно демократично решать, кто пойдет на смерть? Так не бывает. Еще у них были пунктики разные. Например, сотрудничество с мелкими националистическими партиями, потому что они якобы прогрессивные и боролись против российского империализма — хотя какой империализм, когда у нас уже СТК? И вот началась борьба внутри КБР. Слухи, как всегда, преувеличены — но несколько тысяч человек по России расстреляли тогда, это да. Это уже все давно изучено и вообще-то в школах преподается.