Яна Завацкая - Рассвет 2.0

— Я знаю, мы проходили. Но разве это не бросает тень на весь СТК? Хорошо, пусть жертв было не так много, но ведь они были…

— Так это были не жертвы, Сташю, о чем я тебе говорю! Это была борьба, с двух сторон, одни стреляли в других, вот и все. И никакой тени ни на что это не бросает. Это говорит о том, что люди не все стопроцентно мгновенно превращаются в коммунаров, там не просто пережитки старого сознания, там оно еще цветет и пахнет вовсю, оно и сейчас есть, это заметно — только сейчас оно уже не убивает, а тогда — убивало и могло привести к гибели всего СТК.

— Ну так значит, и в ГСО были такие пережитки. Вот только остается понять, насколько там велик процент пережитков… Помнишь рассказ про шпиона во вторую мировую войну, который так вжился в роль фашиста, что непонятно уже, собственно, кому он приносит больше пользы — своим или чужим, и кто у него свои. Вот и я хочу понять, были ли в ГСО просто отдельные эксцессы… или же это вообще была банда. Конечно, роль Боровской все равно неоспорима, если бы не она, то трудящиеся не получили бы в свои руки завод и город. Но может быть, это просто жажда власти… помноженная на садизм, ненависть к людям, паранойю.

Мама вздохнула с досадой.

— Эх, и когда же это кончится! Говорят, теперь начинается подлинная история человечества, предыстория закончилась. Но вот все, о чем ты переживаешь, — это опять какие-то тени прошлого. Не имеет это значения, Сташю, не имеет уже!

Я помолчал.

— Похоже, я переживаю об этом не один.

— Понимаю. Но это-то и плохо. Впрочем, лучше, чем, как твой Ерш, вообще ерундой заниматься. Может, это все для чего-то и нужно. Разберись. Но уж если твой Кэдзуко неправ, обещай, что примешь меры и разоблачишь его дурацкую теорию!

— Ну уж постараюсь.

Звякнула мамина чашка, поставленная на столик. Чарли на своей лежанке поднял голову.

— Что по-настоящему плохо — это вот авария, ты слышал сегодня?

— Нет, — я со стыдом сообразил, что сегодня не только не потренировался с утра, но даже новости не глянул. Совсем выбил меня Ерш из колеи.

Мама щелчком пальцев включила экран. На экране были горы и виадук. По-моему, наш Южный Урал, причем ближе к Башкирии.

— У хребта Иремель с виадука упал автобус, — сообщила мама, — нелепость какая-то. Как это могло произойти? Если бы, как раньше, живой водитель — ну бывает. А то автоматика. Она никогда не ломается… Автобус шел из Уфы в заповедник. Тридцать шесть человек. Никто не выжил, все-таки высота восемьдесят метров. Из них шестеро детей, совсем маленьких — ехали погулять в горах с родителями. Вот так…

На экране было ущелье, внизу копошились спасатели и салверы в оранжевых костюмах, роботы. Растаскивали обломки, останки.

— Случайность. Совершенно нелепая, техники ничего не могут понять. Как будто автобус просто сменил курс, пробил ограду виадука — и… Говорят, надо укреплять ограды. Но никому ведь не приходило в голову, что машина ни с того, ни с сего может поехать не туда! Бунт машин? Но у нас пока еще и нет сильного искина. Компьютер машины слишком примитивен, у него нет собственной воли.

«Самопроизвольное срабатывание стартера».

Неожиданный взрыв скутера.

— Да, — сказал я. — На Церере, по крайней мере, гибнут поодиночке. И это люди, которые знали, на что шли. А здесь…

Мама посмотрела на меня долгим взглядом. Цвет глаз я унаследовал от нее.

— Причина будет найдена! — веско произнесла она, — Этого просто не может быть, чтобы на Земле, без всяких кризисов и проблем, гибли люди.

Ерш расположился на балконе. Стандартная мебель у меня там была установлена, но теперь появилась откуда-то мягкая цветастая подложка-подушка в шезлонг; артист развалился в кресле, вытянув ноги, рядом на столике — запотевшая бутылка с пивом, на подставке — планшет, где Ерш что-то смотрел или сидел в соцсетях. Дверь была открыта. Я постучал по косяку, чтобы привлечь к себе внимание. Ерш вальяжно обернулся.

— А-а, привет, Чон!

— Я вижу, у тебя с коквинером все получилось. Голодным не остался?

— Да, спасибо тебе большое. Кстати, я там паэлью заказал, еще остаток стоит в разогреве, хочешь?

После маминого обеда мне ничего уже не хотелось. Хотя паэлья, приготовленная по всем правилам, — Ерш явно вводил специальные рецепты, ждал, пока машина закажет ингредиенты (у меня-то их не так много, я не гурман) — выглядела очень аппетитно. Вот интересно, откуда он взял подложку на шезлонг — заказать он не может, заказать для себя самого могу только я. Может, к кому-то еще сходил? Спрашивать об этом мне показалось неудобным. В холодильном отделении коквинера весь низ был набит запотевшими бутылками пива «Гиннесс», великая марка, три мировые войны и смену формаций пережила, и кажется, они даже распределяются по лимиту. Точно не знаю, но если там есть лимит, то мой уже точно исчерпан. Я вытащил и себе бутылочку. Не тренировался сегодня, пью практически каждый день… салвер, исцели себя сам!

Уселся на второй шезлонг, без подушки. Еще страннее — если уж Ерш заказывал, то почему не две сразу?

— Посмотрел сегодня всю новую серию Тарани, — поделился Витька, — четыре часа. Ну что я тебе скажу… Тарани того стоит.

Я где-то вроде слышал фамилию Тарани… Буркнул что-то в ответ, закрыл глаза, слазил в комм и нашел — ага, известный режиссер из Румынии. Элитарное кино… Что-то не для среднего зрителя, коим я, конечно, являюсь.

— Пиво хорошее, — заметил я. Надо было бы поделиться с Витькой известием об аварии — сильно оно меня зацепило, да и кого не зацепит такое? Тридцать шесть человек… Но как-то не вязался кровавый кошмар с этим пивом, теплым майским вечером, журчанием речки внизу.

Просто лежать, закинув ноги на перила, потягивать пиво, не думать ни о чем…

— Конечно, хорошее, — согласился Витька, — по лимиту, двадцать бутылок в месяц в одни руки. Они ведь даже не понимают, что это унизительно!

Я поставил ноги на пол, повернулся к Ершу.

— Почему унизительно?

— Да потому, что это рабство! Система распределяет, система кормит, как птенчиков. Человек должен прийти и взять сам то, что ему положено!

Эти его слова показались мне до того глупыми, неуместными, нелепыми — из уст человека, никогда ничего не сделавшего для общества, — что даже и спорить не было смысла.

— А как иначе? — спросил я, — производить штучные марки сразу в количестве двенадцати миллиардов?

— А почему я должен думать о двенадцати миллиардах? — поинтересовался Ерш, — я думаю о себе и своей семье. В старое время я мог бы быть известным. У меня могли бы быть, как это говорили тогда, деньги. А сейчас… максимум, что это общество может мне предложить — освобождение от Cлужбы, так я и сейчас не служу. Плевать я на это хотел…

Мне вдруг вспомнилась книга Цзиньши, то место, где он говорил о свободе, которую дают деньги. Да, у тебя может их не быть, мол, ты можешь даже голодать без денег. Но потом ты найдешь способ их заработать, выцарапать у жизни, да хоть украсть — и тогда прийти и взять то, что хочешь. Вот прямо так, как Витька мечтает. А интересно, что если…