Яна Завацкая - Рассвет 2.0

Или это она питает в отношении меня некие чувства? Так думать, конечно, очень приятно.

Но в этом случае и вовсе ситуация не понятна. Костя прямо высказался, что остается с ней только ради нее же самой. Что она его замучила, и он уже от нее устал. И не уходит лишь потому, что не может бросить больную подругу, а вдруг она вообще впадет в отчаяние? Но ведь в этом случае как раз было бы прекрасно, если бы она нашла другой объект для привязанности. Она не впадет в отчаяние, Костя не будет с ней мучиться — уж у Кости-то всегда найдется масса других поклонниц. Ну и я… я тоже буду счастлив, хотя это второстепенно, и я ни на что особо не надеюсь.

Я так и не смог в эту ночь успокоиться, и чтобы уснуть, мне пришлось все-таки прибегнуть к таблеткам.

С утра я позанимался по программе института, а затем открыл дневник Зильбера.

Через несколько страниц стало ясно — именно это мне и нужно! Ну хоть что-то позитивное в этой жизни. Зильбер писал легко, интересно, с явным удовольствием. И описывал все очень подробно. По сути, передо мной была целая книга воспоминаний военного врача. Разве что почерк сложновато расшифровывать, но вскоре я привык и читал все быстрее.

На какой-то очередной странице я опомнился — чтение это было как увлекательный роман — и начал делать выписки. В отдельную таблицу я записывал те имена и ссылки, по которым нужно еще покопать, чтобы уточнить или проверить высказывания Зильбера.

Так я работал до полудня, а потом загремело, зашумело. Витька с Камилой стали переговариваться в комнате раздраженными голосами — ругались, что ли? Как будто конфликты заразны. Мне захотелось позвонить маме — после размолвки неприятно ныло сердце, хотелось уже как-то разрешить ситуацию. Но что мама скажет опять о Ерше? Нет, не буду звонить. Сосредоточиться на работе я не мог — в доме бардак. Все-таки мать в чем-то права, я слабохарактерный. Никогда не мог стукнуть кулаком по столу, потребовать, скомандовать… отец, наверное, мог. Хотя мама говорит, что он никогда не орал вообще, спокойный такой был, тихий. Но как скажет — так все замирают и немедленно бегут работать. И вообще сразу понятно, что он прав. Вот он так мог. А я просто слабак, ноль агрессивности. Ты как пудель, говорила мама. В собаках ей это почему-то нравится! А человек должен быть агрессивным.

А я, если меня достанут, просто встану и уйду. Вот сейчас встану и пойду на работу, надо еще сверить хронологическую таблицу, есть у меня там некоторые пробелы.

По дороге в магнитке я послушал книгу челябинского историка — очень интересно. Странно даже, почему я раньше историей не увлекался. В парке было еще безлюдно. Я миновал памятники и вошел в здание музея, где сразу же увидел Никитку. Он помахал мне рукой.

— Здорово! Хорошо, что ты здесь. Слушай, ты же тоже ГСО занимаешься. Пойдем на совет, у нас сегодня координатор с Дуги приехал, обсуждение как раз по этой теме.

— Я же не профессионал, — бормотал я, следуя, впрочем, за Ником. Даже не знаю, где у них заседания СТК проходят, да что там, я из сотрудников-то мало кого знаю.

— По-моему, ты уже неплохо во всем разобрался, — оглянулся Ник, — потом, ты студент. И свежий взгляд — это совсем не лишнее.

Как известно, советы трудовых коммун (а трудовыми коммуны считаются исключительно по факту службы, а не работы вообще) имеют двойную связь наверх — с одной стороны, делегаты из них образуют городские или поселковые советы, с другой — они подчинены профессиональным управлениям службы, которые чаще называются координаторскими узлами (то, что в древности называлось, если я не ошибаюсь, «министерства»). Поскольку в Кузине, за невеликостью нашего городка, практически нет горузлов даже по главным отраслям, чаще всего трудовые коммуны Кузина сразу же подчинены Узлам Уральской Дуги. Все Узлы в свою очередь подотчетны соответствующим Советам. Но это все знает и третьеклассник. Взрослый же человек в курсе, что на самом деле советы трудовых коллективов гораздо чаще имеют дело именно с профессиональным начальством, нежели с городским советом. Что вполне объяснимо — на работе у нас все-таки рабочие вопросы на первом месте.

СТК кузинских историков расселся в небольшом зале с широкими балконными дверями и лепниной по потолку. Как я выяснил, раньше это была малая приемная владельца «Электрона». Я смутно знал в лицо, оказывается, почти всех членов совета — их и было-то пять человек. Архивистка Инна, строгая немолодая дама; Рафик и Богдан, они оба занимались ХХ веком, Никита и Бахыт, которая была у нас главным археологом и руководила сейчас раскопками в Танке. Шестым, очевидно, и был приехавший координатор, коротко стриженный мужчина с внимательными серыми глазами.

— Это наш добровольный работник, Станислав Чон, в данный момент студент-историк, — представил меня Никита, в основном для координатора. Тот вежливо мне кивнул.

— Здравствуйте. Меня зовут Петр Вельский. Ну что ж, если все члены Совета в сборе, то начнем. Очень жаль, конечно, что такая беда случилась с вашим директором, соболезную.

Я сел рядом с Бахыт. Председателем Совета (я и не знал раньше) оказался Рафик. Он заглянул в планшет.

— Товарищи, у нас на повестке сегодня пять основных вопросов. Во-первых, конечно, Кэдзуко. Во-вторых, вопросы Узла по работам Сато Кэдзуко и Евы Керн. В-третьих, нам надо решить вопрос с автоматизацией экскурсий для подростков — кто будет писать тексты? И стоит ли автоматизировать все экскурсии? В-четвертых, работа буфет-автоматов в Танке, и в-пятых, горсовет намекает, что хорошо бы нам закончить голопрезентацию к дню города. Я предлагаю решать вопросы в таком порядке, потому что здоровье Кэдзуко — это главное, а потом мы обсудим вопрос, важный для товарища Вельского, и он может быть свободным, если хочет.

Рафик кинул взгляд на планшет, где загорелись огоньки — члены Совета выразили согласие с порядком собрания.

— Единогласно принято. Кто выскажется по Кэдзуко? Я сам могу сказать, что был у него вчера, салвер сказал, прогноз плохой.

Все заговорили по очереди. Смысл был один и тот же — все побывали в больнице, все узнали о состоянии Кэдзуко, и я понимал, что мне коллеги-медики сообщили больше, чем другим. Но это не значит, что всю информацию надо сейчас на других вываливать.

— Я встретилась с Айслу, его дочерью, — сообщила Бахыт, — мы с ней поговорили. Она, конечно, в шоке, и по-моему, не верит в то, что отец выживет. Врачи пока решают, есть ли шансы на восстановление работы коры. У Кэдзуко однозначное завещание… он не хотел жить в виде овоща.

Айслу? — я вспомнил дочь Кэдзуко, которая мне сразу показалась скорее казашкой, чем японкой. Я даже не могу объяснить, почему — но вот как-то по опыту… а оказывается, и имя у нее вовсе не японское. Я отправил через комм мысленное сообщение Нику.