Яна Завацкая - Рассвет 2.0

Они говорили дальше, а я почти отключился. Выходит, сами историки, даже Узел Дуги, признают, что доказательная база Кэдзуко недостаточна. И при этом Кэдзуко так стремится донести до всех свою точку зрения. Он эмоционален. И Ева эмоциональна. Как будто это зачем-то им нужно, касается их лично. Хотя… ведь относиться к своему труду эмоционально — это нормально?

Но я слишком много узнал за последнее время. Если бы я был защитником, состоял бы в ОЗ, то пожалуй, я всерьез задумался бы — а не существует ли своего рода заговор? Цзиньши, такие, как Аркадий — зараженные его идеями, такие, как Кэдзуко — эмоционально, жарко стремящиеся доказать, что вся наша жизнь построена на кровавом и сомнительном прошлом? Ведь в истории известны уже случаи, когда именно вот такие идеи приводили к полной ревизии общественных отношений, взять хотя бы известный ХХ съезд КПСС… хотя, конечно, не сами по себе идеи о кровавом прошлом привели к такой ревизии — но они были по меньшей мере симптомом.

Нет, не сходится. Ведь сейчас нет классового противостояния, нет даже мира ФТА, как еще во времена молодости моей матери, нет врагов, эксплуататоров…

Но может быть, есть люди, которые где-то в глубине души хотели бы стать таковыми?

Да нет, ерунда. Неужели Аркадий или Кэдзуко хотели бы поселиться во дворце, а мы чтобы на них вкалывали? Бред, галиматья.

Но из идеалистических каких-то соображений, пусть не настолько опасный, но все же заговор — может быть?

Я помрачнел. Ведь некоторое время после Освобождения продолжались и реальные заговоры, и теракты.

А если такое есть — то защитники не могут не реагировать, ведь правда? И почему они должны остановиться перед необходимостью физически кого-то ликвидировать? Мать бы, думаю, не остановилась. А почему нынешние защитники — не такие же, как она?

Я знаю, что не могу и не хочу жить в мире, где тайная спецслужба кого-то ликвидирует за неправильный образ мысли. Это было бы ужасно. Омерзительно. И если бы это всплыло… почти у всех это вызвало бы такое же отвращение, как и у меня.

Или не вызвало бы? И я просто слишком наивен и не понимаю, в каком мире живу? Может быть, это уже давно стало нормой, просто об этом не говорят? Нет, слишком уж безумная гипотеза.

А что, если поинтересоваться у мамы, что она думает насчет такого заговора? Я вспомнил о нашей ссоре и помрачнел.

Совет уже перешел к третьему вопросу. Я тихо вышел из помещения, кинув Нику виртуальное «пока, до встречи, пойду работать». И действительно пошел поработать — дополнить таблицы. Поработал я часов до пяти, а затем поехал в больницу к Кэдзуко.

Сам не знаю, почему меня тянуло туда. Из вежливости я директора уже навестил, помочь ему ничем не мог, а просто так мое присутствие не требовалось. Узнать обо всем можно было и на расстоянии.

Но… такое ощущение, что я просто искал предлог, чтобы побывать в больнице. Поговорить еще разок с Ильей или рыженькой Таней, вдохнуть атмосферу, где тревожно пищат мониторы, воздух словно искрится от электроники, где больные, страдающие люди, и те, кто занимается нормальным, здоровым человеческим делом — помогает, ухаживает и лечит.

Это как возвращение на Цереру, к друзьям. Боже ж мой, как я устал за последнее время от большинства окружающих! Почему вокруг все время странные люди — то Ерш со Стрекозой, то Кэдзуко, то этот Цзиньши с его книгой, да если честно, даже и благородный мученик отношений Костя и даже Марсела с ее непонятной болезнью? Достали. Везде сложности. Хотя так посмотришь — люди как люди. Например, Ева — служила бы садовым дизайнером, и была бы нормальным гармоничным человеком. Зачем ей быть историком? Ее хобби очень легко превратить в Службу, садово-парковые дизайнеры нарасхват. Но почему-то история кажется ей более престижной. Наука ведь!

Нет спора, много вокруг и совершенно нормальных людей. Никита, Динка, да весь совет вот сейчас, мама, дядя Рей. Но я-то по какой причине все время болтаюсь в атмосфере неясностей, недомолвок, обид, намеков и полуправды? Такое ощущение, что я все глубже погружаюсь в болото, в трясину…

А в больнице все ясно и просто. Люди болеют — их надо лечить. Умирают — их надо спасать. Там нормальные веселые ребята, знающие и любящие свое дело. И меня они восприняли не совсем как постороннего, говорили, как с коллегой — это нормально, так везде, мы доверяем друг другу.

Мне просто хотелось к ним еще раз.

На посту сидела незнакомая салверша — азиатка (конкретную национальность я определить затруднился), она вежливо улыбнулась мне.

— Вы к кому?

— А-а, это тот салвер, про которого я говорил! — из централи широким шагом вышел вихрастый Илья. Лицо его было озабоченным.

— Привет, Станислав! К сожалению, новости так себе. Кэдзуко умер.

Я опустил взгляд, переваривая новость. Что ж, земля пухом…

— Ребятам в музей сообщили?

— Да, уже звонили туда. И тело только что забрали. Да зайди к нам в централь, присядем, немного поговорим. У меня смена закончилась. А это наша Майлинь. Майлинь, это Станислав.

Я пожал легкие прохладные пальцы китаянки-салвера.

В централи, мигающей огоньками мониторов, Илья достал небольшую бутылочку коньяка разлил в стопочки-наперстки.

— Давай за упокой души!

Мы выпили не чокаясь.

— Как? — спросил я. — Сам умер?

Илья покачал головой.

— Конфа со Свердловском и Москвой часа три длилась. Я тоже поучаствовал. Хотя там врачи и профессора в основном высказывались. По прогнозу. Все были в целом едины. У некоторых было мнение, что можно восстановить самостоятельное дыхание с помощью нейростимуляции продолговатого мозга. Но высшие функции коры… — Илья развел руками. — А товарищ не хотел быть овощем, у него завещание ясное. Дочь тоже согласилась.

— Понятно, — сказал я, — собственно, для меня он… я плохо его знал. Два месяца всего я здесь работаю. Так, встречались иногда. Вот для коллектива это, конечно, шок.

— Для нас это тоже шок, — признал Илья, — умирают ведь люди очень редко. Для глубоких стариков есть хоспис… А вот так, чтобы массивный инсульт — это сейчас какой-то нонсенс. Врачи и говорят — нонсенс, что-то ненормальное. Я механизма так и не понял, если честно.

— Я тоже не очень. Ваш врач объяснял — там что-то связанное с обычным стимулятором базальных ганглиев. Он вдруг запустил импульс, и пошла серия реакций с АТФ-азой… Не понимаю. Ведь эти стимуляторы не опасны, такого не было никогда.

— Вот именно! — кивнул Илья. — Мы все руками разводим. Сейчас Узел Дуги комиссию по расследованию формирует — как вообще могло такое получиться? Все данные у нас сохранены. Надеюсь, разберутся. Я сам уже и учебник перечитал, и статьи по нейростимуляции при Паркинсоне — но там близко ничего похожего нет.