Яна Завацкая - Рассвет 2.0

Я не успел додумать эту мысль. Мы как раз проходили мимо беседки, состоящей из тонких прутьев, по которым вился вьюнок с белыми и розовыми цветами. В беседке кто-то, похоже, миловался. Пара. Нашли место — уж можно было дождаться окончания похорон, подумал я. Мелькнули яркие светлые волосы, клетчатая рубашка мужчины. Я застыл.

— Ты чего? — Таня оглянулась на меня.

— Вы… идите дальше, я сейчас догоню.

Салверы переглянулись, зашагали дальше. Я повернулся и сделал несколько тихих шагов в сторону беседки, стараясь не наступать на ветки.

Теперь я видел их хорошо. И совершенно однозначно. Пара страстно целовалась. С плеч женщины сползли бретельки, и руки мужчины… Я не знал, что делать. Не убедиться я не мог, но стоять здесь теперь было глупо, уйти — они неизбежно меня услышат и увидят, и надо же что-то сказать.

Я кашлянул.

Тоже получилось плохо — как будто учитель застукал школьников за чем-то нехорошим.

Ева отпрянула от Кости и взглянула на меня глазами испуганного олененка. Костя, напротив, и не подумал смущаться. Он улыбнулся мне и помахал рукой.

— А, Стас! Опять ты тут. Послезавтра увидимся!

— Ну ладно, не буду мешать, — согласился я и зашагал в сторону от беседки, по дорожке, догоняя своих коллег.

Цзиньши. «Черное время»

Сейчас, читатель, я расскажу тебе важную вещь. Ты поймешь, отчего даже моя книга кажется тебе временами вздорной, отчего ты никогда не сомневался в преимуществах современного строя, в необходимости подчиняться и жить в рамках этой железной цифровой диктатуры.

Ты не можешь иначе — ты сформирован, кондиционирован для этой жизни, ты не представляешь себе ничего другого.

Мы сейчас совершим с тобой экскурсию в то место, где тебя формировали. Где из тебя вынули душу, лепили, мяли, нисколько не считая с твоими желаниями и наклонностями, придали нужную форму, швырнули в печь и обожгли.

В то адское учреждение, которое теперь проходят почти все, за редким исключением, дети. В школу-коммуну.

Современный человек не представляет, что такое воспитание детей. Во все времена стремление к продолжению рода было базовым инстинктом, основным стремлением любого человека — ради этого люди рисковали жизнью, посвящали жизнь тяжелому труду. Лишь бы прокормить и вырастить детей.

Сегодня ребенок почти не приносит родителям неудобств, разве что в первые два-три года — да и то, какие неудобства? Служить в это время родителям не надо, то есть общество дает им полное обеспечение только за то, что они растят собственного ребенка. А потом их жизнь вообще ничем не отличается от жизни бездетных людей. Тонкий, сложный и многогранный процесс воспитания личности превращен в промышленный процесс, дети-заготовки поступают в жерло фабрики и вылетают на выходе уже готовыми свеженькими коммунарами. Совершенно одинаковыми — ведь та индивидуальность, которая дается семейным воспитанием, начисто стерта.

Нежность и любовь матери, суровость и логика отца — все это ушло в далекое прошлое.

Именно общественное воспитание детей — ключ к успешному функционированию коммунизма. Диктатуры прошлого, все до единой, спотыкались на этом противоречии: государство через школу, средства массовой информации, внушало свои ценности, но в семье были свои, другие. Семейные воспоминания могли отличаться от той истории, которая официально внушалась на государственном уровне. Семейные традиции могли быть иными, чем предписанные. Ребенок мог сделать выбор, и зачастую делал его в пользу семьи. Полная диктатура была невозможна.

Сейчас, когда всех детей вырывают из семьи очень рано, когда им не дают как следует ощутить тепло и нежность родного гнезда — все это исключено. Даже если ценности какой-то семьи — не семьи, а пары, ведь сейчас люди не живут с бабушками и дедушками — отличаются от общественных, у ребенка нет шанса по-настоящему проникнуться ими. Сепарация, отрыв происходят очень рано, трагически рано, личность не успевает сформироваться.

Когда мы, старики, выросшие еще в семьях, смотрим на современных людей, они представляются нам инфантилами. Так оно и есть: эти люди не успели научиться отношениям, не успели приобрести ту уверенность в себе, которую дает материнская любовь, поощрение отца. Их ценности и интересы — хорошо поработать, чтобы тебя похвалили, поощрили, их игры в свободное время — это интересы и ценности подростка. Они навеки остаются наивными и немного смешными подростками, которыми так легко манипулировать.

Как же достигается такой результат?

Конечно, ребенку не так легко сразу смириться с отрывом от семьи. Сейчас введены меры, создающие иллюзию якобы добровольности перехода ребенка в детское учреждение. Нет определенного возраста, когда это должно произойти — у одних это бывает в 5 лет, у других только в 12. Нет даже определенного момента — ведь и до полного перехода к интернатской жизни ребенок начинает все большую часть времени проводить в школе, все меньшую — дома, потом приходит домой только ночевать, потом уже и ночевать не приходит.

Вроде бы в школу не забирают насильно. Заманивают, завлекают интересными играми, экскурсиями, обещаниями. Ведь и ведьма заманивала детей пряничным домиком. А потом ребенок вдруг обнаруживает себя в холодной интернатской постели и понимает, что пути назад нет. Отрыв произошел. Родители его уже и не примут, он им больше не нужен. У них своя служба, работа, взрослая жизнь. И он один, один на всем белом свете, среди чужих, не любящих его людей! Кто измерил эти детские страдания! Кто посчитал все слезы, пролитые детьми в интернатских комнатах?

О, разумеется, жизнь в современном интернате — не каторга. Телесных наказаний нет, комнаты комфортны, под рукой все, что захочется — от бассейна до живых пони. Учеба построена на игровом принципе, большая часть — за компьютером, ребенок не перенапрягается, ему интересно.

Но после учебы начинается самое страшное.

Во-первых, детская Служба. Все школы-коммуны имеют собственные предприятия — пищефабрику, какое-то производство, строительство, иногда даже социомедицинские учреждения. Никакой необходимости в этом нет. Общество способно обеспечить всех детей с избытком. Это воспитательная мера, необходимая как раз для того, чтобы растить шестерёнки, способные с энтузиазмом крутиться на производстве. На этих предприятиях служат и взрослые специалисты, но вся основная масса работы совершается школьниками. Да, шесть, а затем десять часов службы в неделю — это не так много. Но это отнимает у детей досуг и нормальное детство, возможности пошалить и побегать. Мало того, после работы они еще идут на собрание или видеоконференцию и как взрослые, обремененные заботами, решают те проблемы, которые в нормальном мире возложены на плечи профессиональных менеджеров. При этом ребенка никто не спрашивает, в какой области он хотел бы работать. Если у тебя склонности к искусству или языкам, а твоя коммуна ведет фабрику по производству измерительных приборов, значит, ты будешь изучать технику и математику, заниматься починкой роботов и расчетами.