Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Возвращается Джером, скидывает с картины покрывало и косится на мою сигарету.

«Ева и Змий», только кисти не Лемюэля Делакруа, а Джерома… как его там. Не знаю фамилии. Смита, Черчилля. Сам Джером никогда мне особо не нравился, но его мастерство восхищает.

– Не представляю, неужели кто-то в состоянии заметить разницу! Даже позолота на раме внизу потерта.

– Ну нет, есть недочеты. С кракелюрами беда, – возражает Джером. – И потом, в девятнадцатом веке знали секрет приготовления синей краски, который, к сожалению, утерян, и ни за какие деньги Грегорского его не вернуть. Так что работа далека от совершенства. Но вполне сойдет. Когда заметят разницу, будет поздно.

– Над «Евой» ты работал в два раза дольше, чем над остальными.

– Так это ж, дорогая моя, не русский авангард! Для хорошего копииста Кандинский – плевое дело. Измерил длину и ширину полос, подобрал колер и шлепай на холст! Нет, Делакруа – дело тонкое… В него нужно вложить всю душу. Будь моя воля, я поработал бы еще пару недель, но Грегорский с пеной у рта требует, чтобы подмену совершили к концу месяца. До смерти хочется полюбоваться на оригинал, хоть ненадолго. Зато денег огребу – хоть «Титаник» со дна океана поднимай, хоть Бермуды покупай.

– Четверть Бермудов, – уточняю я. – Не забывай все делить на четверых.

– А ты знаешь, что Делакруа был другом Николая Первого? Император пригласил его расписать собор Христа Спасителя, и Делакруа провел здесь несколько лет. Западный человек на службе у российского государства. Может, поэтому я его так понимаю.

Когда Джером начинает разглагольствовать, я чувствую себя совершенно лишней.

Условный стук в дверь. Я в изнеможении закатываю глаза, в такт, жду, пока ритм достучат до конца. Все правильно. Но Джером все равно жестом выпроваживает меня на кухню и прикладывает палец к губам. Видно, привычка перестраховываться – вторая натура.

– Открывайте, вы там! – орет Руди, как всегда. – Я продрог как собака!

Джером облегченно вздыхает. «Продрог» – это значит, что Руди пришел один, не привел за собой хвоста и к его затылку не приставлен пистолет. «Холодрыга» означает «сматывайтесь через черный ход». Как это можно сделать с шестого этажа дома, в котором нет черного хода и даже пожарной лестницы, – уже другой разговор. Ну, мальчишки всегда так.

– Привет, детка! – здоровается со мной Руди.

Он вручает Джерому пиццу, которую захватил по дороге в одном из своих ресторанов. На нем новая замшевая куртка цвета черной смородины. Ему нравится называть меня «детка», хотя он моложе меня лет на восемь или девять. Он улыбается. Добрый знак. Он снимает панорамные темные очки и с восторгом смотрит на картину.

– Джером! Ты превзошел самого себя!

Джером картинно кланяется:

– Как мило с твоей стороны, что заскочил на огонек! – (Руди никогда не улавливает иронии Джерома, предоставляя мне обижаться за него.) – Спасибо на добром слове. Делакруа мне действительно удался. Как прошла встреча с нашим покровителем из мэрии?

– Грегорский, как всегда, крут! Утром пришлет человека забрать Делакруа.

Эта новость мне сразу не понравилась.

– Почему не ты сам едешь к покупателю?

Руди воздел длань, как папа римский:

– Хельсинки – не ближний свет, детка. Зачем мне туда мотаться? Пусть лучше сами приезжают. Значит, нас стали больше уважать. Еще это значит, что мне не придется рисковать своей шеей на таможне. Котенок, как мне не хватало тебя ночью…

В улыбке Руди сквозила дурашливость. Обвальная кокаиновая дурашливость. Она мне тоже не понравилась. Он потянулся к моей груди, но я не позволяю себя лапать. Руди со смехом упал на диван.

– Скажи ты ей, Джером!

Джером принес тарелки и нож для пиццы.

– Что сказать?

– Что Грегорский на уровне.

Джером озабоченно наморщил лоб:

– А вдруг не на уровне? Если он решит нас сдать, то нас отымеют по-королевски, отсюда и до самого Виндзора.

Улыбка Руди скукожилась, как горящий листок.

– Черт подери, да что на вас нашло сегодня? Солнышко светит, через две недели и сорок восемь часов мы станем на двести тысяч баксов богаче, а у вас такой похоронный вид, будто мать родную продаете на органы! У его гребаного величества господина Грегорского другая проблема: если мы не на уровне, то в первую очередь отымеют его. Он ведет дела не с недомерками, а с серьезными людьми. У меня в этом городе все схвачено. И не только в этом. У меня везде все схвачено.

– О святой Киаран {92} 92 Святой Киаран. – имеется в виду святой Киаран Старший (ум. 530), один из так называемых двенадцати ирландских апостолов, родившийся на острове Клир-Айленд и считающийся его святым покровителем. , да никто и не сомневается, – с мученическим видом вздохнул Джером.

Зря это он. У Руди заблестели глаза.

– Да, черт подери, никто! Никто не сомневается. Сам Кирш не сомневается. Ширликер с дружками не сомневается. Артурчик Копейка не сомневается! Вы знаете, кто такой Артур Копейка? Это самый крутой – ясно? самый крутой – торговец героином от Берлина до Урала! Так почему же вы, мои партнеры, считаете меня слабаком хуже сраного Бориса Франкенштейна? Почему?

Джером повел совиным глазом.

– Говорят же тебе – никто не сомневается. Правда, Маргарита?

Мой бедный, бедный мальчик. Это все кокс виноват.

– Ну что ты, Руди. Как можно сомневаться?

Руди, словно бы позабыв, о чем мы говорили, внезапно спросил:

– У тебя есть табаско? Эта грузинская сучка забыла положить соус. Сиськи что надо, минет делает отлично, но тупа как пробка. Надо будет ее уволить, пока не зажралась.

– Я сейчас принесу табаско, – сказала я, улыбнувшись его милой шутке. – Заварить тебе кофейку покрепче?

Он не рявкнул «нет», значит – «да».

Половину пиццы мы съели в молчании.

– Я решил внести в нашу операцию одно небольшое изменение, – заявил Руди.

– Я весь внимание, – сказал Джером.

– Меня с бригадой уборщиц Маргарита встретит у служебного входа, а не в зале.

– Не понимаю причин, – сказала я.

– Именно поэтому план операции составляю я, а не ты. Ты никогда не понимаешь причин, а я понимаю. Слушай и запоминай. Значит, так: стоишь у входа и ждешь нас. Уборщицы расходятся по залам. Мы идем в зал Делакруа. Как обычно, подменяем картину, натираем пол и возвращаемся к служебному входу. Проходим через охрану. Чувствуешь разницу?

Джером выковырял из расплавленного сыра креветку.

– Тебя все время будет сопровождать сотрудник Эрмитажа. Фу, тут и анчоусы, что ли?

– Совершенно верно! То есть я буду вне всяких подозрений! – восклицает Руди, покачивая вино в бокале. – Внимание к деталям – фирменный стиль Руди. Именно поэтому моя фирма процветает. Именно поэтому Грегорский заключил со мной контракт на уборку и поручил мне провести операцию. Мне, а не Киршу, Чехову или Конюхову. Вот так-то. Есть вопросы?