Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Что он там наплел про Татьяну?

– Я расскажу следователям про Грегорского!

Сухэ-батор печально покачал головой:

– Увы, госпожа Латунская. Вы у нас теперь убийца, на револьвере отпечатки ваших пальчиков, а баллистическая экспертиза подтвердит, что стреляли как раз из него. Кто же вам поверит? А те, кто мог бы подтвердить ваши показания, лежат бездыханными в этой квартире.

Костяшки пальцев упирались во что-то твердое. Мой револьвер.

– Если вы, госпожа Латунская, чересчур разговоритесь, господин Грегорский найдет способ заткнуть вам рот. Вы себе не представляете, каких масштабов достигла коррупция. Даже в отделе госпожи Макух. У нас в Монголии коррупция давно стала национальным видом спорта, но вы, русские, меня просто поражаете.

– Брось картину, кому сказала, ты, сукин сын, не то убью убью убью убью УБЬЮ! Положи картину на пол, аккуратно, осторожно, положи ее на пол немедленно. Руки вверх! Ты знаешь, я не промахнусь!

Я прицелилась туда, где у людей расположено сердце.

Основное оружие, которое мужчина использует против женщины, – это нежелание принимать ее всерьез.

– Посмотри на Джерома, монгольское отродье! Вот таким ты станешь через десять секунд!

Сухэ-батор улыбнулся понятной лишь ему шутке.

Что ж, прекрасно. Пусть это выражение и застынет у него на лице. Какая разница – одно убийство или два. Я спустила курок.

Щелчок вхолостую. Я снова нажала на спусковой крючок. Никакого эффекта. И еще раз. Ничего.

Сухэ-батор вынул из кармана пять золотистых пулек, подбросил их на ладони.

Я в полном одиночестве смотрела на захлопнутую дверь.

Ничего этого не было. На самом деле ничего этого не было.

Похмельный синдром, ухмыльнувшись, подарил мне несколько минут отсрочки, чтобы я успел изъявить свою последнюю волю, а еще оглядеться и сообразить, что постель, в которой я проснулся, не имеет никакого отношения к Поппи. И – бабах! Похмелье, вооружившись отбойным молотком, приступило к проведению дорожных работ. Наверное, я очень громко застонал, потому что женщина рядом повернулась и открыла глаза.

– Доброе утро! – сказала она, прикрывая грудь простыней. – Я потеряла сережку.

– Привет! – Я как можно любезнее поморщился и сквозь пелену боли вгляделся в соседку.

М-да, одно из тех лиц, на которых сложно представить улыбку. Хотелось верить, что утро обойдется без обычных жалоб: после пробуждения тебе рассказывают о бросившем дружке, о любимом и рано умершем брате или о недавно почившем песике Майкле, и ты уже не понимаешь, сколько призраков делят с вами постель. И все же. У этой лицо суровое, а не нервное. Решительный профиль. Хорошо за тридцать. Не уродина, но и ничего особенного. Либо за ночь она сильно прибавила в возрасте, либо я становлюсь все менее и менее разборчивым. Рыжая. Не худышка. А, вспомнил! Я был на закрытом просмотре, в галерее на Курзон-стрит, где выставлялись картины какого-то Роуэнова приятеля-художника, Пиджена. Или Маджена. Или Смаджена. Что-то в этом роде {95} 95 С. 353–354. …в галерее на Курзон-стрит, где выставлялись картины какого-то Роуэнова приятеля-художника, Пиджена. Или Маджена. Или Смаджена. Что-то в этом роде. – Завуалированный намек на английского художника Фрэнка Спенсера Кертиса Баджена (1882–1971), давнего друга Джеймса Джойса, автора книги «Джеймс Джойс и создание „Уллиса“», с портретом Джойса и иллюстрациями к роману. Фамилия Pigeon буквально означает «голубь», что отсылает к главе «Токио», а Smudgeon образована от английского smudge – размазывать, что дает представление о стиле художника. Вся глава «Лондон» – оммаж джойсовскому «Уллису». . Эта рыжая подошла ко мне, и мы долго обсуждали связь квантовой физики с восточными религиями и прочую чепуху. Потом такси и бар на Шефтсбери-авеню, потом снова такси, на него ушли почти все мои деньги, и снова бар, на Аппер-стрит. Потом, значит, сюда, фиг знает как. Как же ее зовут? Кэт? Катрина? Какое-то незамысловатое имя, как у ученицы католической школы. Я всегда забываю имена женщин, с которыми переспал.

Она нащупала в постели сережку, заметила недоумение в моем взгляде и, откашлявшись, представилась:

– Кати Форбс, менеджер по персоналу. Ты у меня дома, в Ислингтоне. Рада познакомиться. Еще раз.

– Привет! А я…

Что-то сдавило мне горло. Я высвободился и обнаружил, что это мои трусы с Вуди Вудпекером {96} 96 Вуди Вудпекер – дятел, герой мультфильмов Уолтера Ланца, выходивших в 1940–1972 гг., в переносном смысле аналогичен русскому «долбодятел». .

– А ты – Марко, я помню. Писатель. Мы успели представиться.

Итак, значит, я разыграл писательскую карту. Очень ценная информация. Я осмотрелся. Спальня одинокой женщины. Тюлевые занавески, деревья, окунувшиеся в раннюю осень. Обрамленная репродукция какой-то картины, под ней подпись крупными буквами: «Делакруа». Оригинал, наверное, очень хорош. На полу с моей стороны кровати – кучка салфеток и презервативов и еще бутылка красного вина, почти пустая. На этикетке, между прочим, значился 1982 год! Ну почему все самое лучшее в моей жизни случается, когда я уже так надрался, что ничего не помню?

Субботнее утро в Ислингтоне. Где-то завывала сирена противоугонного устройства.

– Ну вот и славно…

Она ждала, а конец предложения потелепался и завис.

– Ладно, я встаю. Пойду приму душ.

В ее голосе слышался какой-то странный надлом. Наверное, вчера она решила, что я – неограненный бриллиант, извечная мечта леди Чаттерлей.

– Если ты чувствуешь себя так же жутко, как выглядишь, то в буфете на нижней полке есть аптечка, в ней должно быть шипучее средство от похмелья. Если тошнит, постарайся добежать до унитаза. Сделай себе кофе. Если не умеешь обращаться с кофеваркой, есть растворимый. Делай что хочешь, только люстру не уволакивай. Она хоть и не хрустальная, но дорогущая. А если умеешь готовить, я не отказалась бы от тостов с яичницей.

– Да ты не волнуйся! – сказал я. – Я надежный партнер по случайному сексу, так что на меня вполне можно положиться. – Вообще-то, не смешно, но я продолжил в том же духе: – И уж точно не зарежу тебя в душе хлебным ножом {97} 97 И уж точно не зарежу тебя в душе хлебным ножом. – Аллюзия на триллер Альфреда Хичкока «Психоз» (1960), снятый по одноименному роману американского писателя Роберта Альберта Блоха (1959); сцена убийства в душе считается одной из самых знаменитых и узнаваемых в истории кинематографа. .

Выражение ее лица затупило бы любой нож. Она накинула халат, ушла в ванную и открыла кран. В стене задребезжали водопроводные трубы.