Дэвид Митчелл - Литературный призрак [litres]

Я напялил одежду, которая, к сожалению, не блистала чистотой. От дыры, прожженной в рубашке между пятнами помады и еще чего-то сомнительного, несло гашишем. Мочевой пузырь вспучился, как надувной матрас. Я выбрался из спальни, отыскал маленький туалет и отвел душу. Нереальное удовольствие – отливал 55 секунд, без остановки. На полочке рядом с ароматизатором стояла фотография моей гостеприимной хозяйки Кати Форбс с каким-то лысоватым моложавым типом в лодке под ветвями плакучей ивы, так что у меня мелькнула мысль, не свалить ли, пока муженек не вернулся, но потом я смутно припомнил, что Кати упоминала о разводе. Мы еще сошлись на том, что участие в финансовых пирамидах – гораздо более удобный способ лишиться денег и отравить себе жизнь. Что ж, в таком случае можно надеяться на мирный, неспешный завтрак. Хотя странно, конечно: обычно после развода супруги используют фотографию бывшей половины в качестве мишени для дартс. Может, это ее брат. Я выжал из себя последние капли, протер край унитаза куском туалетной бумаги и дернул за цепочку, отправив выпущенные минувшим вечером сперматозоиды в Северное море. Через три секунды из ванной донесся вопль:

– Не трогай воду, пока я в душе!

– Извиняюсь!

Готовить я умею, а кухня у Кати была прекрасно оборудована. Аппетит у меня с бодуна никогда не страдает. Наоборот, от хорошего завтрака страдает и отступает похмелье. Я плеснул на большую сковороду оливкового масла, измельчил чеснок, нарезал грибы и перец чили, сдобрил базиликом. К взбитым яйцам добавил немного сливок и растертые анчоусы, которые провоняли весь холодильник. Весь этот холестериновый Везувий я присыпал легким снежком тертого уэнслидейла, по краям кратера стратегически разместил фаршированные оливки. Обжарил в тостере зерновой хлеб до золотистой корочки. В масленке веджвудского фарфора – настоящее сливочное масло. В ящике на подоконнике росла зелень, и я сорвал пару листиков петрушки. На гарнир к омлету пошли мясистые помидоры, крупно нарезанные стебли сельдерея, горсть изюма и немного картофельного салата. Кофеварка оказалась той же модели, что у меня, так что проблем не возникло. Я выхлебал кружку чудо-напитка, и через несколько минут головная боль сдалась.

– Ух ты! – Кати, с замотанной полотенцем головой, вошла на кухню; серые тренировочные штаны и застегнутая на все пуговицы кофта не сулили никаких фривольных забав после завтрака. – Ты не писатель! Ты скульптор от кулинарии!

– Рад стараться, – пробормотал я.

Она выглянула в коридор, подобрала «Дейли телеграф» с коврика у двери, села за стол и раскрыла газету. Начала сразу с воскресного приложения, которое я никогда и ни при каких обстоятельствах не читаю – даже когда занят переездом и уделяю особое внимание курсу акций на сингапурской бирже.

Я тоже присел к столу. Очень приятная комната. За домом – небольшой заросший сад. Перед окнами – приподнятый тротуар. Человечьи ноги, собачьи лапы, колеса детских колясок. На сосновом комоде – коллекция CD с популярной музыкой. В духе принцессы Дианы: Элтон Джон, Паваротти, «Времена года». На стене – китайский ковер. На камине – целый зоопарк этностатуэток. Терракотовая плитка, японские абажуры. Интерьер из воскресного приложения к «Дейли телеграф».

– Отсутствие упреков поутру очень бодрит, – непринужденно заметил я.

Кати посмотрела на меня поверх газеты:

– А почему должны быть какие-то упреки? Мы же здравомыслящие люди. – Она съела еще кусочек омлета и добавила: – Вдрызг упившиеся здравомыслящие люди.

– Тоже верно. – (Мне на язык попал чили, пришлось отхлебнуть воды.) – А что, если нам с тобой, здравомыслящим людям, при случае еще раз упиться вдрызг?

На обдумывание моего предложения у Кати ушло целых три секунды.

– Нет, Марко. Не стоит.

Ха, все-таки запомнила, как меня зовут!

– Ну ясненько.

Я налил нам еще кофе.

– Кати… извини за неуместное любопытство, но в туалете я заметил фотографию и подумал: может, я заступил на чужое поле?

– Поле здесь только мое {98}На снимке мой муж. Мы с ним расстались, а он взял и умер.

Я подавил невольный смешок.

– Соболезную… Не знаю даже, что сказать…

– Он был тот еще обалдуй. Всегда хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним. Это случилось четыре месяца назад. Как раз под Уимблдонский турнир. Диабетическая кома. В Гонконге не сумели вовремя поставить правильный диагноз.

Я выдержал почтительную паузу.

– Хочешь еще тостов?

– Спасибо.

В дверь позвонили. Кати пошла открывать.

– Кто там?

– Посылка для миссис Форбс! – крикнул мужской голос.

– Мисс Форбс! – отчеканила Кати тоном дрессировщика, в сотый раз повторяющего собаке простейшую команду, поглядела в глазок и отодвинула засов. – Мисс! Мисс!

Парень с блестящими волосами и огромными, как у шимпанзе ушами, одетый в синюю спецовку, втащил в прихожую здоровенный ящик и, увидев меня, скорчил понимающую рожу, мол, «Отлично, Сирил!» {99}.

– Распишитесь, пожалуйста, вот тут, мисс Форбс!

Она подписала квитанцию, и он ушел.

Мы посмотрели на ящик.

– Какой большой подарок, – сказал я. – У тебя что, день рождения?

– Это не подарок, – ответила она. – Это моя законная вещь. Помоги-ка распаковать. В шкафчике под раковиной – молоток и плоскогубцы, в коробке со всякой чепухой…

Мы отодрали крышку от ящика, и боковые стенки отвалились.

Кресло королевы Анны.

Мысли Кати унеслись куда-то далеко-далеко.

– Марко! – сказала она. – Спасибо тебе, завтрак был отличный. И вообще… Но сейчас тебе лучше уйти… – Ее голос задрожал. – Ты хороший парень.

– Ладно, – кивнул я. – Можно хоть душ принять?

– Прошу тебя, уходи.

Осень усыпала улицы, пропитала воздух дымным ароматом. Еще не было и десяти утра. Свежо, и солнечно, и туманно – все сразу. Надо бы добраться до Альфреда где-нибудь около полудня, от него – к Тиму Кавендишу, а вечером прийти домой пораньше, пересечься с Джибрилем. Заходить домой сейчас не было смысла. Ну что ж, весь день от меня будет нести сексом.

Да, Кати Форбс – не самая веселая компания, но гораздо лучше, чем та безбашенная телка из Кэмдена, которая привязала меня кожаным ремнем к изголовью кровати и стала снимать на видео, как по мне ползает ее ручной тарантул. «Не ори! – орала она. – Хоббит ничего тебе не сделает! У него удалены ядовитые железы!» – хотя в тот момент его железы волновали меня меньше всего.

Очевидно, я высоко оценил интеллект Кати, если представился писателем, а не драммером. И тем не менее… «Я на следующее утро» не особо впечатлен «Я предыдущим вечером». В течение дня я меняю множество «я», и каждое трепетно относится к отведенному ему времени. Особенно это касается «валяющегося в постели я» и «кайфующего в горячем душе я». «Опаздывающий я» питает к этой парочке глубокое отвращение.