Клиффорд Саймак - Ветер чужого мира [сборник litres]

Дин согласно кивнул, не вникая, с чем именно соглашается. Однако смолчал, да и смысла отвечать не было: если Стаффи садился на любимого конька, его было не остановить.

– Они кажутся мирными, достойными созданиями. Никому не лезут в душу. Просто живут здесь с тех самых пор, как Ламонт привез их, помощи ни у кого не просят. И за все эти годы ничем себя не опорочили, а большего от них никто и не ждал.

– Тогда с чего ты решил, что они как-то влияют на детей?

– Они их меняют. Неужели сами не видите?

Дин покачал головой:

– Нечего там видеть. Нынешнее поколение выросло на моих глазах, как раньше на моих глазах выросли их родители. Что значит меняют?

– Они ускоряют их взросление.

– Не болтай ерунду, – оборвал его Дин. – Кто ускоряет?

– Воспитательницы ускоряют взросление наших детей. Вот где собака зарыта. Только-только пошел в школу – и уже взрослый.

Откуда-то снизу донеслось недовольное гудение уборочного автомата.

Стаффи вскочил на ноги:

– Опять эта швабра! Как пить дать, снова застряла в дверях!

Он развернулся и бодро заковылял к выходу.

– Вот же безмозглая железяка! – пробурчал Стаффи, исчезая за дверью.

Дин подвинул бумаги к себе. Поздно, пора домой.

Вместо бумаг он видел перед собой множество детских лиц и в выражении их серьезных больших глаз читалось что-то трудноуловимое, загадочное.

Дин знал это выражение: на детских лицах проступала печать взросления.

Они ускоряют взросление!

– Нет, – сказал себе Дин, – быть того не может!

Да вот же они, неопровержимые доказательства: высокие баллы, множество стипендиатов, полное безразличие к спорту. И совершенно другое отношение к учебе. Что уж говорить об уровне детской преступности – много лет Милвилль гордился тем, что не испытывает проблем с малолетними правонарушителями. Дин вспомнил, как несколько лет назад его попросили написать об этом статью в учительский журнал.

Вспомнить бы, о чем он там писал. В памяти всплывали фрагменты: осознание родителями того факта, что дети – полноценные члены семьи, роль местных церковных общин в воспитании молодежи, акцент на социальных дисциплинах.

«Неужели я ошибался, – спрашивал он себя. – И дело совсем в другом?»

Дин пытался сосредоточиться на работе – получалось плохо. Он был слишком подавлен, перед глазами стояли детские лица.

Наконец он смахнул бумаги в ящик стола, встал, надел поношенное пальто и водрузил на седую голову видавшую виды фетровую шляпу.

Внизу Дин обнаружил Стаффи, который сердито заталкивал в подсобку уборочную машину.

– Подумать только, – возмущался уборщик, – снова застряла в решетке радиатора! Не подоспей я в последнюю минуту, пришлось бы его менять. – Стаффи уныло покачал головой. – Эти машинки хороши, только если все идет как по маслу, а чуть что не так, от них никакого проку. То ли дело в старые времена, Джон.

Стаффи захлопнул дверь подсобки и раздраженно повернул ключ.

– Стаффи, ты хорошо знал Ламонта Стайлза?

Уборщик сосредоточенно тер усы.

– А то как же, мы ведь росли вместе! Вы-то чуток постарше, у вас была своя компания.

Дин задумчиво кивнул.

– Я помню, Стаффи. Странно, что только мы с тобой остались в нашем городе, а остальные упорхнули.

– Ламонт уехал в семнадцать. Его ничего здесь не держало. Мать умерла, отец спился, а сам он едва сводил концы с концами. В те времена никто и не думал, что из него выйдет что-нибудь путное.

– Нелегко приходится мальчишке, если против него ополчился весь город.

– Еще бы! – согласился уборщик. – Все были против него. Уезжая, он сказал мне, что когда-нибудь вернется и всем им покажет. Тогда я решил, что он просто бахвалится, как свойственно юнцам.

– Ты ошибался, – сказал Дин.

– Еще как, Джон.

Потому что спустя тридцать лет Ламонт действительно вернулся. Вернулся в свой пустой дом на Кленовой улице, мужчина лет пятидесяти, еще крепкий и бодрый, несмотря на белоснежную шевелюру и смуглую кожу, задубевшую под жаркими лучами далеких звезд, вернулся из странствий между мирами и планетами.

Но теперь он был здесь чужим. Город помнил Ламонта – Ламонт забыл его. Образ, который он хранил в сердце, больше походил на фантазию, чем на правду, искаженный годами сожалений, печали и ненависти.

– Пора мне, – сказал Дин. – Кэрри не понравится, что ужин остыл.

– Спокойной ночи, Джон.

Когда он вышел, солнце почти село. Он засиделся дольше, чем думал. Кэрри будет вне себя, и скандала не избежать.

Дин усмехнулся про себя. Для Кэрри не существовало отговорок.

Не жена – он никогда не был женат, не мать и не сестра – обе давно умерли, а всего лишь преданная экономка, отчасти жена и сестра, а порой даже мать.

«Странно, как сильно мы зависим от тех, кто нам предан, – думал Дин. – Они затемняют наш разум и связывают нас, они лепят из нас тех людей, которыми в итоге мы становимся. Однако именно им мы обязаны нашими достижениями, пусть весьма скромными».

Его достижения не сравнить с самодовольным и полным тайных сожалений величием Ламонта Стайлза, который привез из своих звездных странствий трех странных существ – Воспитательниц.

Привез и поселил в доме на Кленовой улице, а спустя пару лет, когда его снова поманили дальние странствия, оставил их в Милвилле.

Удивительно, думал Дин, что чужаки так легко прижились в их маленьком провинциальном городишке. Еще удивительнее, что местные матроны бесстрашно доверили воспитание своих отпрысков экзотическим инопланетным существам.

Свернув на Линкольн-стрит, он наткнулся на женщину, которая вела за руку малыша.

Милдред Андерсон, вернее, когда-то была Андерсон, но он никак не мог вспомнить ее фамилию по мужу. Как быстро они вырастают, подумал Дин. Он помнил Милдред школьницей, всего-то пара лет прошла, а впрочем, едва ли, скорее, около десяти.

– Добрый вечер, Милдред. – Дин приподнял шляпу. – Надо же, как вырос!

– А я иду в сколу, – прошепелявил малыш.

– Он идет в школу, – перевела его мать. – И очень этим гордится.

– В подготовительную?

– Да, мистер Дин. К Воспитательницам. Они такие чудесные и так любят наших деток! И платить им не надо. Подаришь букет цветов, флакончик духов или картину, они и рады. Решительно отказываются от денег. Вы можете это понять, мистер Дин?

– Нет, – ответил он, – не могу.

Дин успел забыть, какой болтушкой была Милдред. Кажется, в школе ее прозвали Трещоткой, и вполне заслуженно.

– Иногда мне кажется, – тараторила Милдред, словно боялась не успеть выговориться, – что здесь на Земле мы слишком зациклены на деньгах. Воспитательницы не понимают их важности, а если и понимают, то совершенно не ценят. Должно быть, они не одни такие во Вселенной. Это заставляет задуматься, не правда ли, мистер Дин?