Эрик Ингобор - Этландия

— Ну, теперь вы заговорите?!

Но жилец молчит, он не считает даже нужным встать иди показаться из-за занавески. Г-жа Шлюк вдруг обращает внимание на стул, стоящий у двери, театрально заламывает руки и кричит:

— Боже мой! Что я вижу!.. Соседи! Люди! Госпожа Путек! Все сюда!..

По коридору, как в казарме на сигнал тревоги, дисциплинированно бегут жильцы и толпятся в дверях комнаты. Г-жа Шлюк похожа на актрису ложноклассического театра. Она, как расиновская Федра, бросает трагические взмахи костлявых рук:

— Взгляните!.. Он изрезал мой стул… Видите!..

Мясник Путек внимательно исследует спинку стула и мрачно выносит приговор:

— Перочинным ножом.

Г-жа Шлюк, как подстреленная героиня американского фильма, вскидывает руки:

— Ножом! Ножом! Он громит мою квартиру. Стул — ножом. Мой любимый стул! На нем сидел еще покойник Ганк.

Долговязый Фрип скорбно произносит:

— Да, на нем сидел мой папа.

— Стойте… соседи, не уходите!.. Здесь была картина «Коронование императора». Господин Путек, ведь правда, она была здесь?

Г-н Путек солидно заявляет:

— Да, здесь была картина «Коронование императора».

Г-жа Шлюк неистовствует:

— Караул! Он продал ее. Арестуйте его сейчас же! Зовите полицию! Он украл и продал, а сам прячется за занавеской. Фрип! Закрой дверь, он может прошмыгнуть, как в прошлый месяц…

Г-н Путек поправляет подтяжки на своей тучной фигуре и тоном опытного охотника подает совет:

— Госпожа Шлюк, раз он удирает… по-моему, связать до прихода полиции.

Г-жа Шлюк командует:

— Заходите со всех углов… Он может выпрыгнуть в окно. Ах, осторожнее, он способен на все!

Жильцы «Ноева Ковчега» осторожной облавой грозно сдвигаются к кровати…

Г-н Путек, глянув за занавеску, констатирует:

— Притаился… Здесь!

— Хватайте.

— Не уйдешь, птенчик!..

— Заходите с той стороны!

— Потрудитесь встать…

— Оп!..

За занавеской вдруг воцаряется тишина… Потом оттуда выходит бледный г-н Путек и произносит:

— Мертв…

— Как мертв?.. Ой! Я умираю, сердце, задыхаюсь, воды!..

Мясник Путек командует в коридор:

— Воды! Госпожа Шлюк опять требует денег с квартиранта…

Г-жа Шлюк распахивает занавеску:

— Как мертв? Это что еще он выдумал?!

Поперек кровати лежит спокойный и бледный инженер Энрик Куарт. Г-жа Шлюк не унимается и грубо дергает лежащего:

— Бросьте притворяться! Меня не проведете. Я тридцать лет сдаю меблированные комнаты. Вставайте сию же минуту!.. Мертв! Ха! Он издевается над нами… Он был бы холодный. Мы его приведем в чувство! Фрип! Дай ему хорошую затрещину… Так, посильней! Ничего. Ему надоест это. Я ему покажу изображать мертвецов!.. Какой негодяй: он молчит, но стоит нам уйти за дверь, как его и след простынет…

Г-н Путек пробирается среди жильцов и засучивает рукава. Похоже на то, что он хочет дать затрещину трупу.

— Разрешите, я его потрясу…

Но тело инженера Куарта валится из рук мясника.

И сторож Бунк заявляет:

— Ну, если господин Путек не привел в чувство, значит, мертв.

Мясник поправляет рукава.

— Госпожа Шлюк, мы поймали труп… Ваш жилец покончил свою жизнь актом самоубийства. Вот записка.

Путек читает записку, читает так, делая такие ударения и так коверкая слова, что становится непонятным, почему мертвец не поднимется и не завопит.

«Меньше всего в моей смерти ищите мелодраму. Окружающее настолько омерзительно, что я с радостью ухожу. Я с наслаждением умираю, засыпаю, как человек, проведший бессонную ночь. Я просто хочу спать. Доброй ночи!»

Г-жа Шлюк вырывает записку:

— Что? Как так «покончить с собой»? Ему «хочется спать»? А сто четыре стейера? Сто четыре стейера и восемьдесят пять фени? Как так умереть, не заплатив долга за квартиру и электричество?.. Нет, это вам не пройдет, господин Куарт! Фрип! Тащи эту падаль.

Г-н Путек багровеет, начинает тяжело дышать и загораживает ей дорогу.

— Госпожа Шлюк! Это безнравственно! Куда вы тащите труп?

— Как куда?! Он еще теплый… Наверху у нас живет сумасшедший доктор Пикерик. Он оживит его. Он откачает его… Фрип, тащи! Боже, боже, что делается! Три месяца не платить за комнату, за электричество одно двенадцать стейеров, за поломанный стул пятнадцать стейеров — и нате: «он покончил самоубийством». Фрип! Длинноногая дубина, чего ты стоишь? Тащи его за ноги к доктору Пикерику…

Когда г-жа Шлюк с сыном втащила, как мешок, за ноги труп Куарта в полутемную комнату, доктор Пикерик рассматривал на свет лампочки пробирку, наполненную чем-то желтым, и бормотал: «Так-так-так… угу… угу… интересно!»

— Добрый вечер, доктор Пикерик, — сказала сквозь одышку г-жа Шлюк.

— Добрые сумерки, госпожа хозяйка. Что вы притащили? — спросил доктор, не отрываясь от созерцания пробирки.

— Труп.

Доктор Пикерик сунул пробирку в карман.

— Так-так-так… угу… угу… интересно! Замечательная интуиция. Мне именно сейчас нужен труп. Цена?

— Сто четыре стейера и восемьдесят пять фени.

— Вы с ума сошли! Сторожа моргов мне притаскивают за десять стейеров роскошные трупы.

— Какие сторожа трупов? — скрипнула Шлюк.

Доктор Пикерик ткнул несколько раз труп ногой.

— Ведь это — хлам. Понимаете, хлам! На резку идет.

— Я его и не продаю. С ума сошли — резать! Мне нужно его оживить… Он только что отравился.

— Так бы и говорили. Что же вы таскаете его по полу!

— Не в катафалке же вам привозить?

— Очень хорошо сказано… Так-так-так… угу… угу… угу… Интересно! Оживить? Пятьдесят стейеров!

— Тридцать два — и ни одного больше.

— Тащите обратно.

— Сорок. Сжальтесь, доктор!

— Сорок пять, и то по знакомству.

Г-жа Шлюк прикинула на счетах мозга: 45 и 104–149 стейеров.

— Ну, ладно. Я из него их вытрясу… Понимаете, задолжал сто четыре стейера и восемьдесят пять фени. И покончил с собой! Оживляйте, откачивайте, давайте противоядие, — он может протухнуть, и тогда пропали все мои деньги.

— Госпожа Шлюк, вы уходите. Не мешайте…

На лестнице жильцы столпились у дверей Пикерика и подслушивали:

— Булькает.

— Кровь выпускает.

— Он ее мыть будет. Грязная, отравленная она…

— Тише, тише… что-то напевает…

Доктор Пикерик возился с трупом и весело напевал:

— Я бы умерла от страху, а он поет!

Г-н Путек тоном знатока вставил и свое словечко: