Эрик Ингобор - Этландия

Основатели синдиката не позволяли себе роскоши сидеть за бухгалтерскими книгами и выщелкивать прибыли на счетах.

Они тоже трудились с утра до ночи.

По улицам ходил с лестницей на плече инженер Ольц. Завидев прилично одетого субъекта, Ольц уронил ему на голову лестницу. Тот свалился на землю.

Ольц начал издавать вопли ужаса.

— Ах! Простите!.. Ради бога, простите!.. Несчастный случай!

И постарался удрать. Мгновенно откуда-то выскочил доктор Бэг, подбежал к упавшему.

— Так… понюхайте капель. Компрессик на голову. Разрешите пульс… Очень плохой. Померяем температуру… Очень плохая.

— О-о-о!.. Что со мной?..

— Несчастный случай… Дышите. Глубже. Угу… Все в голове…

— Да, удар был по голове…

— Я — доктор Бэг… оказал вам первую помощь. Не откажите… чем-нибудь компенсировать.

— Я очень вам благодарен, доктор. Вот возьмите… Что случилось со мной?

— У вас психическая травма. Как жаль, что здесь нет профессора Шюсса… Боже, кого я вижу! Вам необыкновенно везет — как раз идет профессор Шюсс… Уважаемый профессор Шюсс! Одну минуту беспокойства… Несчастный случай. Повреждение головы. Странные психические явления…

Шюсс важно процедил:

— Я очень опешу.

— Прошу вас! Небольшой консилиум.

— Только одну минуту…

Он схватил небрежно голову субъекта и констатировал:

— Здесь.

Субъект стонал:

— По-моему, около мозжечка.

— Угу! Считайте до десяти.

— Что еще за новости… Ох!., страшная боль… Один, два… Ах!..

— Ага! Только до двух. Все ясно.

Бэг и Шюсс ворочали пациента, выстукивали ему голову, как котел, и вели консилиум, украшенный латинскими терминами.

Шюсс прорицал:

— По-моему, лопнула «везика уринария».

Бэг робко сомневался:

— Что вы… а не «тестис ет епидамис»?

— Обратите внимание, какие реакции «лабиум майус».

Субъект стонал:

— Оставьте мою голову в покое…

Бэг, как студент в клинике, заискивающе указывал Шюссу:

— Господин профессор, вы видите, какой «папилла умбиликалис»? И потом — подозрительная «фовеа ингуиналис медиалис».

— Да, несомненно — «флексура перинеалис ректи».

— Да, «флексура перинеалис ректи».

— Больше ходите. Старайтесь не думать, забыть все происшедшее. Компрессы.

Пока Шюсс писал рецепт такими каракулями, которые не в силах был разобрать ни один провизор мира, доктор Бэг советовал на ухо пациенту:

— Предложите гонорар.

Пациент молчал, зловеще улыбаясь.

— Слышите! Скорее — деньги: он спешит.

Пациент протянул какую-то мелочь Шюссу.

— Я, конечно, дам. Но какие вы негодяи и шарлатаны!

— Как вы смеете оскорблять меня, врача?.. — возмутился было Бэг.

Но следующая реплика пациента убила их наповал:

— К сожалению, я тоже врач… и с удовольствием слушал вашу шарлатанскую галиматью.

— Врач?! Прощайте! — крикнул Шюсс и удрал.

Бэг стоял бледный и жалкий.

— Врач… простите… понимаете, от безработицы…

— Шарлатан! — промолвил пострадавший, поднял свою шляпу и свернул в переулок.

Через полчаса артель сошлась на совет. Шюсс хмуро сплюнул.

— На врача напоролись. Еще хорошо отделались. Надо быть осторожней.

Бэг заметил новую жертву.

— Идет кто-то. Ольц, скорее!

Бэг спрятался в подворотню.

Ольц, дождавшись, когда прохожий поравнялся с ним, спросил:

— Вы не врач?

— Врач…

Ольц еле удержал лестницу.

— Простите, а я думал — шорник…

— Вот не везет! Тут, наверно, где-нибудь съезд врачей. Идет. Вот… Это — птица богатая и, ясно, не врач. Прячьтесь!

Уже прицелившись, Ольц заметил внимательно рассматривавшего его полицейского. Несчастный случай с лестницей не состоялся.

Когда зима посолила городские крыши и панели сухим и колким снегом, когда студеный ветер засвистел по длинным улицам и сотней ледяных ножей вонзился в грудь оставшихся без пальто, нежные сердца отцов города дрогнули. На окраинах появилось несколько деревянных бараков-теплушек, где бездомным разрешалось попрыгать у железной печки, пока не отойдут окоченевшие ноги и руки. В сущности сердца отцов города дрогнули на одном заседании муниципалитета, когда чья-то умная голова выяснила, что государству дешевле будет отогревать несколько тысяч безработных, чем хоронить за свой счет ежедневно сотню оборванцев, замерзших в канавах и подворотнях.

Тогда появились эти деревянные ящики милосердия, в которые люди набивались так густо, что трещали стены. Здесь с утра до десяти часов вечера творилось чудо. Чужие, друг другу ненавистные люди, люди, готовые на улице убить друг друга из-за куска хлеба, из-за права получить поденную работу, — здесь нежно прижимались спинами, жались озябшими плечами. Обросший щетиной сосед молча и заботливо придвигал навстречу вашей окоченевшей спине свою теплую грудь. Люди собирались четверками, тройками, чтобы сложить вместе сумму скудного тепла голодных тел с суммой лохмотьев и своего дыхания. В теплушке было темно. Трещала печь, отбрасывая багровые пятна на закопченный потолок.

Появление каждого нового человека в теплушке было похоже на картинки в детских библиях. Из облака вылезает архангел Гавриил.

Раздается резкий скрип двери. Врывается большое облако пара. Белый ком. Облако медленно рассеивается, тогда из него показывается мрачная фигура безработного архангела в лохмотьях. Архангел стучит зубами и ныряет сквозь толпу к печке, гудящей, как адовы жаровни.

— Бэг? Ольц? Шюсс?

— Куарт?

— Артель…

— Моста самоубийц. Вы еще воняете на этом свете?

— Лезьте в нашу кучу.

— А как самоубийцы?

— Мы уже бывшая артель.

— По лицам видно… дела неважные.

— Трите левую сторону морды. Она белая… Ветер, очевидно, слева.

— Да. Тоскливые дела, коллега Куарт. Природа подставила ножку. Замерзла река. Лед не привлекает наших клиентов. Заработок оказался сезонным.

— Разве самоубийц стало меньше?

Ольц вздохнул.

— Их стало больше, но вытаскивать из-под поездов не представляет интереса. Правда, Бэг предлагал делать пирожки из рубленого мяса… но я — вегетарианец. Конечно, не только зима раздавила наше предприятие. Дела хиреть начали еще осенью. Неприятности стали валиться, как самоубийцы в воду. Сначала полиция запретила вылавливать. Ну, тут еще можно было сторговаться. Затем Общество спасания на водах обанкротилось и прекратило выдачу своих грошовых премий. Разорили общество не мы. А другие проходимцы. Они, сукины дети, парами ходили около воды. Один падал в воду на глазах публики. Другой его спасал. Они успевали делать по тридцать трагических случаев в день. Ясно, прогоришь. Медалей не хватит. Потом Бэга черт толкнул выловить какого-то толстобрюхого банкрота. Он всю механику подметил. «Я, — говорит, — на этом крупное дело построю». И — бежать. Гонялись мы за ним всю ночь. Хотели поймать и утопить опять. Не вышло. Конкурент скрылся… Его концерн раздавил нас. От старого достатка как ценный инвентарь остались только мой сюртук, цилиндр Бэга и борода психолога Шюсса. Весь ноябрь приходилось добывать пищу этими орудиями. Шарлатанили по бульварам.