Эрик Ингобор - Этландия

До вечера ничего не клеилось. Спускались сумерки. По улице шла демонстрация и пела.

Герберт, грохнув стеклами, закрыл окно и кричал в комнате:

— Стадо!.. Мычащее стадо!.. Без слуха!..

Бледный, устало сел в кресло. Со стены пристально и зло смотрели бетховенские глаза.

— …Ох, это стадо! Когда они пройдут?.. Что они поют?.. Какую-то польку… Великий мастер, слышите, мои современники поют польку. Это — единственная музыка, которую они любят.

Бесшумно вошла Эльза. В комнате, в полутьме господин Герберт громко разговаривал с висящем на стене портретом…

— Господин Герберт, пора одеваться. Сегодня у вас концерт…

Вечером дождь остеклил асфальт. У консерватории огни сбившихся машин освещали пыль падающего дождя. Афишные башни взбухли мокрой бумагой… «…Королевская консерватория… 8-й концерт 54 абонемента. Государственный симфонический оркестр… В программе “Третья симфония” Герберта… дирижирует автор…»

Герберт стоял за кулисами, смотрел в щель на публику. Зал консерватории был наполовину пуст… и уже закрывали двери… и уже оркестранты поглядывали в кулисы… Около Герберта вздохнул администратор:

— Пустовато… Кризис… Нет денег…

Оркестр давно занял свои места. Пора… Вот пульт, волна аплодисментов и почтительный кивок старого виолончелиста… Надо начинать… Маэстро почувствовал слабость в руках… Пусто… Внутри было пусто… Что со мной? Пора…

Зал затихал… еще два-три покашливания, и за спиной немая тишина… Словно все покинули зал… И он один у пульта… Он играет пустому залу… И оркестр как-то необычно мертв и бледен… Герберт поднял руку и отрывисто вздернул вступление. Протяжно заревел одинокий контрабас… Что такое?.. Что? Что?.. Сердце упало в холодную воду… Почему они не вступили?.. Разве я… Оркестр был бел… У первой скрипки судорожно прыгала рука. Герберт дал второй взмах. Полное молчание… Одинокий рев контрабаса…

В ужасе глядел на оркестр бородатый контрабасист… Сзади, за спиной маэстро почувствовал движение в зале… Сжал рукой пульт… ноги ослабли. Платком вытер похолодевшее от пота лицо. У многих оркестрантов головы опущены, у других напряженно застыли холодные лица. Зрительный зал ревел… резал свист… Там вскакивают, машут руками и кричат… К барьеру подлетели одетые в форму наци…

— Вон из оркестра!

— Вон из Королевской консерватории!

Шепот, голоса неслись от ряда к ряду в зале… Злобные лица передавали: «Итальянская забастовка оркестра…»

У барьера нависли злобные грозди зрителей… Герберт омертвел, он не мог двинуться. Он ничего не понимал.

На эстраде забегал администратор. Он беспомощно пытался остановить шторм криков в зале. Оркестр, как один человек, поднялся и спокойно уходит.

Администратор лепетал публике:

— Ради бога успокойтесь… Господа, прошу вас, успокойтесь… Конфликт будет сию минуту улажен!

Гнев горячей волной ударяет в голову Герберта. Неестественно резко он кричит:

— Дать рояль на авансцену! Я сам сыграю программу!

В зале аплодисменты. Больше всех стараются «коричневые».

— Браво, маэстро Герберт!

Его окружают, что-то кричат… Вдруг все пронзает резкий крик, как звон разбитого окна:

— Штрейкбрехер!

Это истерически кричит из оркестра худой скрипач. И его губы, серые, передернулись… И глаза смотрят с ненавистью на маэстро… Как смеет он?!.

— Позор!.. Вон штрейкбрехера! Долой Герберта!

Это кричат рабочие на галерке, уже сцепившись с наци.

— Да здравствует забастовка оркестра!

— Вон из консерватории коммунистическую сволочь!

Уходя с эстрады, Герберт видел, как на галерке шел настоящий бой. Полиция, кого-то выгоняла… Где-то дрались. Кричали… Администратор вызвал рабочих на сцену. Нужно было разобрать пюпитры, выдвинуть концертный рояль. Группа рабочих сцены хмуро насупилась на эстраде. Один из них твердо и громко сказал:

— Рабочие сцены бастуют из солидарности к оркестру!

И музыканты стучали смычками, жали руки рабочим сцены. В зрительном зале был хаос… Занавес закрылся. Перед публикой появился потный, коротконогий администратор.

— Антракт пять минут!

И почти бегом скрылся за занавесом.

В фойе музыкантов было душно. Возбужденные группы оркестрантов спорили. Огромный бородач контрабасист, угрожающе размахивая смычком, отчитывал худенького смущенного скрипача.

Герберт сидел в углу и, закрыв лицо, повторял:

— Какая гадость… И это художники!

Представитель оркестра, поправив очки и аккуратно сложив виолончель в футляр, сказал директору:

— Мы протестуем против сокращения заработной платы…

В храме чистой музыки появилась политика.

Через долину гранитной гусеницей был переброшен высокий мост со стрельчатыми окнами пролетов. Над долиной, над мостом гудел ветер. Там на высотах моста шла черная толпа. Ветер гнул деревья, и ветви скреблись в гранитные быки моста. Наклонив знамена, беря шаг за шагом, ступали знаменщики против неистовства ветра. Навстречу буре, навстречу мчащимся облакам, там, где мост прострелен вихрями, тяжело ступая, наклонившись, шел голодный поход.

В долине, кутаясь в свитку, женщина быстро гнала среди вереска тощую корову. Гнулся темный кустарник. Раскаты грозы рассыпалась ливнем… В вершины знамен, в лица, со сжатыми зубами ударили струи ливня. Матери кутали детей. Ноги ступали в грязь. Мокрые одежды оголяли худобу сутулых спин и тощие груди. Под слипшимися волосами глаза, зажмуренные от дождя. Под раскатами грома, под водой ливня мокрые люди запевают песню… То заглушают ее порывы ветра и гром, то вырываются ее мощные, растущие звуки…

Через долину, оглушенную ветром, перекинут серый гранитный мост. Ливень погружает мост в туман, и мост словно испаряется… В долине бегут ручьи и трепещет мокрый колючий кустарник. Старая женщина, спрятавшись с тощей коровой под мостом от ливня, слышит — где-то в небесах, разодранных громом, поют. Там в небе за ручьями воды звучит пенье… И женщина испуганно крестится под мокрой свиткой…

Гром извергает огненные жилы под долиной и обрушивается в нее шипением струй…

В темноту вползали огненномордые ковши; они разевали пасти, изрыгая расплавленный металл. Змеями вились раскаленные полосы в прокатной. Выбивая каскады искр, резала пила огненные бруски. В темноте литейной мелькали блики скул, плеч, голых спин.

В прокатке равномерно грохочут валы, швыряя полосы.

Заглушая скрежет прокатки, рабочий крикнул другому: