Манон Фаржеттон - Десять дней до конца света

Я остаюсь одна, сижу лицом к ним, между нами костер. Я начинаю говорить. Я хочу дать понять этой девушке, кто я, не снаружи, в самой своей сердцевине; таких вещей обычно не говорят.

ЛУ-АНН: Есть такие фразы, которые слышишь о себе снова и снова, так долго, что в какой-то момент говоришь себе: наверно, это правда, так и есть; «ты справляешься», вот что говорят обо мне, все говорили мне это, учителя, родители, друзья, «ты везучая, ты справляешься», или еще «я за тебя не беспокоюсь, ты всегда справишься», и это правда, правда, я справляюсь, вот только что они могут знать обо мне, о том, что происходит в моей голове, чтобы сказать, чтобы думать, что могут сказать обо мне «ты справляешься», что они знают о бурях у меня внутри, о том, как теснятся во мне слова, как приходится мне сдерживать порывы, откуда им знать? Они успокаивали себя, думая, что со мной всё хорошо, чтобы забыть, что раньше-то было плохо, но я помню всегда, особенно перед тем как уснуть, когда нет больше сил сдерживать поток грязи, вливающийся в мой мозг, и бьются все эти вопросы, и напрягаются мускулы до изнеможения, и хочется кричать, этот безмолвный крик рвется из меня вечерами, искажается лицо, и дыхание поднимается из самого нутра, и подступают слезы, бог весть почему, откуда им знать всё это, вечность, которую я провела, не в силах уснуть и без конца ворочаясь с боку на бок. А мое имя, как видишь, такое же, то же ощущение, будто мне чего-то недостает, Лу-Анн – так меня зовут – это же не имя, а что это? Два уменьшительных, вот это что, два незаконченных обрывка имен, кое-как прилаженных друг к другу, точно два одноногих калеки, которые думают таким образом удержать равновесие, но борются на каждом шагу, чтобы не упасть, и я не знаю, почему мне так недостает этих кусков имен, этих кусков жизни, этих отсутствующих воспоминаний; не помнить, не знать источника слез, вот что произошло, вот…

Я вдруг умолкаю на полуслове. Она улыбается мне. Видно, что улыбаться она не привыкла; в легком колебании подрагивают уголки губ, ищут нужные мускулы, точное движение. И она говорит мне:

– Да.

И еще говорит, что ее зовут Ева.

– А его?

– А его никак не зовут. Он не разговаривает.

Лили-Анн поднимает голову.

– Кто это – Ева? Я хочу сказать, если твои персонажи – отражение реальности, она – это кто?

– Понятия не имею.

– Лора? А ребенок с ней – Нинон?

– Не думаю.

– Тогда Сара? Они пришли в твоей книге, как раз когда Сара ушла, это не случайность.

Гвенаэль замирает. Смотрит ей в лицо.

– Ева не похожа на Сару, – говорит он.

– Я не похожа на Лу-Анн.

– Я не могу написать Сару, мне это никогда не удавалось.

– Ты пишешь другую версию Сары, вот и всё. Напомни мне, как называется проект, которому она посвятила последние годы?

– A… AEVE! Ева. Та, что могла бы спасти ее родителей. Черт, как я сам этого не понял? Но ты забыла о ребенке.

Лили-Анн поднимает глаза к небу.

– Ребенок, который не разговаривает. Ребенок, у которого нет голоса и никогда не будет. Ребенок, который ведет себя как греза. Сон о ребенке… Серьезно, Гвенаэль, ты не улавливаешь параллели?

Он с трудом сглатывает.

– Это ребенок, которого не будет у нас с Сарой, – понимает он.

Лили-Анн вместо ответа лишь скорбно поджимает губы. И снова погружается в роман. Теперь одно только это занятие может успокоить ее тревоги. Единственный способ не думать о взрывах, которые надвигаются на них, как непобедимое войско.

Ч – 42

Браим удаляется. Он вздрагивает, отойдя от тепла костра, поднимает воротник пальто. Уход Сары задел его сильнее, чем он хотел показать. Он чувствует себя ответственным за своих молодых спутников. Но что с того, что он готовил им поесть, собирал хворост для костра, завязывал разговор, когда думал, что им это нужно, если он не смог помочь Саре? Он чувствует себя бесполезным. И это чувство невыносимо.

Дойдя до тропы, круто уходящей в скалы, Браим поднимает глаза. Там, наверху, кто-то есть. Он готов руку дать на отсечение. Чуть раньше он заметил, как блеснул телефон, тотчас спрятанный. Браим начинает восхождение.

На вершине его встречает улыбка. Женщина встала и смотрит на него.

– Добрый вечер, – говорит он, как будто это в порядке вещей – быть здесь одной, на ветру, среди ночи.

– Добрый вечер, – отвечает она в том же тоне.

Голос у нее низкий, почти хриплый. Под лунным светом белеет усыпанная веснушками кожа, такая бледная, что даже, кажется, сияет, как драгоценность на темном бархате.

– Вы та сотрудница полиции, что привезла Марка на мотоцикле.

– Точно. Я сейчас уезжаю обратно на большой пляж.

Браим смотрит на фигурки своих спутников внизу, собравшиеся вокруг костра, как бабочки вокруг лампы.

– Я видел вас еще час назад. Почему вы не спустились к нам?

– Не хотела мешать.

– Но вы не уехали.

– Нет.

Он слышит ее улыбку, легкий влажный звук раздвигающихся губ, и это действует на него как электрический разряд.

– Вам нужно чем-нибудь помочь на пляже?

– Вы очень любезны. Мы справляемся.

– Я не предлагаю вам помощь, – говорит он спокойно, – я вас настоятельно прошу ее принять. Привезете меня обратно завтра, когда поедете за Марком? Я не в состоянии сидеть тут сложа руки. Думал, что смогу, но нет.

Женщина внимательно изучает его, словно взвешивая «за» и «против».

– Я понимаю, – говорит она наконец. – И мне пригодится лишняя пара рук.

– Спасибо. Меня зовут Браим.

– Беатрис.

Она жестом приглашает его следовать за ней. Подойдя к мотоциклу, протягивает ему шлем, и он усаживается за ее спиной, держась за седло, чтобы не стеснять ее. Беатрис трогается с места. Дорога черна от людей, и они пробиваются, отчаянно сигналя и ревя мотором. Браим ищет глазами Сару. Не находит.

Через полчаса они добираются до пляжа, который Беатрис называет большим. Песчаная полоса тянется на несколько километров в длину, и на ней не видно ни одного квадратного сантиметра песка. Браим сразу замечает колонки, у которых под оглушительную музыку танцует гигантская толпа. Подальше, в темноте, многие, похоже, предаются любви.

Метрах в пятидесяти ниже мужчина в форме машет Беатрис. Они подходят к нему.

– Виржиль, я боялась, что не найду тебя, – с облегчением говорит Беатрис.

– Я тебя высматривал. Час назад в толпе потоптали людей, около пятидесяти погибших.

– Черт.

– Угу. Это может повториться, начался прилив, места всё меньше… А пока надо унести тела. Предупреждаю, среди них дети, и они в скверном состоянии.

– Сейчас займемся. Это Браим, он пришел помочь.

Жандарм приветствует Браима и уходит. Тот идет следом за Беатрис в зону, где видны только семьи с детьми.

– Мы нашли несколько пустых домов, чтобы разместить население, – объясняет Беатрис, – и разбили временные лагеря. Но их несметное количество… и многие отказываются покидать пляж.