Манон Фаржеттон - Десять дней до конца света

– Это не Лили-Анн, – говорит он наконец. – Не совсем. Я только позаимствовал часть ее имени, она шла к моему персонажу.

– Как же, держи меня за дуру!

– Сара…

Он делает шаг к ней, хочет привлечь ее к себе. Она уклоняется.

– В чём проблема, Сара? – спрашивает он мягко, словно пытается успокоить раскапризничавшегося ребенка. – Ты всегда знала, что я черпаю вдохновение в людях, которых встречаю.

– Почему она?

– Творческий процесс не поддается объяснению. Это было… логично.

– Иди ты к черту с твоим творческим процессом и твоими дерьмовыми оправданиями!

Сара круто разворачивается и, отшвырнув фонарик, бежит прочь из этого грота, где ей нечем дышать. Ей осталось жить два дня. Два дня чувствовать в себе жизнь. Два дня, которыми нужно насладиться, как последним залпом фейерверка. Она не хочет проторчать эти два дня здесь, с человеком, который больше не может ответить на ее любовь, слишком поглощенный своим творчеством.

Чувствуя пустоту внутри, она обходит костер, не приближаясь к нему. Браим, Валентин, Лили-Анн и Макс беседуют в его зыбком свете. Сара не будет с ними прощаться. Сара никогда не умела прощаться с людьми, которые важны для нее.

Она думает, не подняться ли за своей лошадью. Но нет. Ей нужно пройтись, почувствовать под ногами асфальт, ощутить его твердость, чтобы найти в себе силы уйти по-настоящему. Сара идет к краю пляжа, карабкается по тропе в скалах, едва угадывая ее в темноте, выходит на проселок под сень ветвей.

До шоссе остается совсем немного, как вдруг неподвижная фигура заставляет ее вздрогнуть. Женщина сидит на мотоцикле, густые волосы собраны в узел на затылке, под мышкой шлем. Их взгляды встречаются. Женщина улыбается с самым дружелюбным видом. Ее удивительно ровные зубы блестят впотьмах.

– Большой пляж, – спрашивает Сара, – в какую сторону?

– Налево. Идите за всеми. Там уже полно народу, знаете ли, вы бы лучше…

– Отлично. Спасибо.

Сара удаляется по сельской дороге, которая проходит мимо дома родителей Лили-Анн. Какие-то люди идут в том же направлении, но это ничто в сравнении с потоком беженцев, который она видит, добравшись до шоссе. Сотни и сотни людей, гигантская демонстрация без единого лозунга.

Сара всматривается в море голов. Она хочет чувствовать свою принадлежность. К семье. К человечеству. К этому миру на грани срыва. И она занимает местечко в толпе безымянных тел, подстраивает свой шаг под шаг других.

Ч – 43

Беатрис идет по проселочной дороге к утесу.

Вечером она отвезла Марка домой и заскочила к себе несколько часов поспать. Она собиралась вернуться на большой пляж, но, сама не зная почему, снова приехала сюда. Наверно, догадываясь, что ночь будет беспокойной, она хочет хоть несколько минут насладиться безмятежностью, чтобы набраться сил.

На вершине утеса она останавливается. Четверо сидят вокруг костра. Она узнает Макса Шарпантье и улыбается, радуясь, что он не один. Потом рассматривает девушку, закутанную в толстый свитер, рядом с ним. Длинные темные волосы, лицо наполовину скрыто челкой… Это может быть младшая сестренка Лоры Соваж, но на таком расстоянии трудно сказать.

Пятый человек, которого Беатрис раньше не замечала, подходит к костру и садится рядом с остальными. Мужчина, кажется, немного моложе ее.

Беатрис думает, не спуститься ли. Не сказать чтобы очень холодно, но она точно простынет, если будет стоять здесь на ветру. В то же время ее ждет Виржиль, пора начинать ночной обход. Надо ехать.

– Еще пару минут, – шепчет Беатрис, глядя на свет огня.

Она поднимает воротник и обхватывает себя руками.

Ч – 43

– Сара ушла, – сообщает Гвенаэль, подходя к своим спутникам.

Лили-Анн отрывается от романа. Никто не решается ничего сказать, и она произносит:

– Ушла? Ушла…

– Я думаю, да.

– Черт. Как ты?

Он улыбается бесконечно грустной улыбкой.

– А ты как думаешь?

– Ты не побежишь за ней, не попытаешься ее вернуть? – вмешивается Валентин. – Может быть, она этого и ждет?

– Нет. Я не могу дать ей того, в чём она нуждается. Она права, что ушла.

Его горе столь очевидно, что воздух дрожит вокруг. Браим дружески кладет руку ему на плечо. Гвенаэль кивком благодарит его. Разговор продолжается, но с паузами, происшедшее не загладить. Сделав свой выбор, Сара вновь связала эту бухту с остальным миром. Но Лили-Анн еще пытается сбежать. Она опять погружается в чтение.

Она не знает, почему придуманная Гвенаэлем история так ей близка, но с каждым днем она имеет для нее всё больше значения. Кажется, будто воображение автора откусывает по куску от реальности и поглощает ее, мало-помалу заменяя собой. Лили-Анн это и завораживает, и пугает.

– Я знаю, – ответил ей Гвенаэль, когда она сказала ему об этом несколько часов назад. – Раньше всё было проще, четкая грань разделяла мою жизнь и мои тексты. Теперь она размылась, стала похожа на акварель под дождем.

Лили-Анн улыбается. Она уже догадывается о том, в чём он не хочет себе признаться. Тем или иным образом неотвратимость конца света высвободила в Гвене дар, который превосходит искусство рассказчика. Выходит за его пределы.

Минуту назад их не было. Но вот в какой-то момент, чувствуя, что на меня смотрят, я оборачиваюсь. Они стоят на границе круга света, очерченного костром, неподвижные, как статуи. Она, долговязая девушка со впалыми щеками и высокими скулами, светлые волосы скручены в узел по-самурайски, рваные джинсы, тело тонет в чересчур широком свитере. А на ее руке висит, как очевидное продолжение ее самой, он, этот крошечный человечек; он так же черен, как она бледна, кулачки сжаты, глаза смотрят вдаль. Оба такие серьезные и словно отсутствующие.

Никто не говорит ни слова. Тишину нарушают только потрескивание пламени костра да шум волн, когда они обрушиваются на песок и отступают. Внезапно девушка устремляет взгляд прямо на меня. Два диких глаза смотрят из-под прядей волос, пересекающих лоб, точно прутья клетки. Я дрожу. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять, что она такая же, как мы. Я не знаю, что значит это «как мы», просто ощущение, резонанс, вибрация, охватившая меня с головы до ног.

Я знаком приглашаю их к костру. Девушка бросает опасливый взгляд на Зефира, еще один на Максанса. Садится. Мальчик усаживается рядом, прижавшись к ее бедру, головой уткнувшись ей под мышку. Он закрывает глаза.

– Последую-ка я его примеру, – говорит Максанс и вытягивается на песке спиной к костру, подложив под голову свитер вместо подушки.

Зефир, распрямив свое длинное тело, направляется к темной расщелине грота; все ведут себя так, будто присутствие девушки и ребенка в порядке вещей, будто они были здесь всегда.