Антон Мухин - ЭМАС

— А как же мы? Как же я без тебя?

Аня поднялась на кровати. Зубатов думал, что она сейчас отчитает его, как школьника, и может быть, даже выгонит.

— Серёжка, Серёжка, — она подошла, обхватила его голову и прижала к своему голому животу. — Какой же ты еще ребенок! От маминой сиськи оторваться не можешь. Надо вырастать. Вырастать.

Всю ночь он, и правда как ребенок, плакал на её плече. Впоследствии Зубатов часто думал — что чувствовала в этот момент Аня? Колебалась ли? Был ли у него шанс удержать её от задуманного? И надеялся, что не колебалась, потому что на виселицу нужно идти с твердым осознанием правильности всего сделанного — иначе это совсем страшно.

Но, наверное, что-то было в её душе, потому что в день накануне покушения, когда все члены кружка собрались еще раз обсудить детали, она шепнула ему на ухо: «Не приходи сегодня». И больше у них не было возможности увидеться.

Следующим утром Аня, зная, что великий князь Владимир Александрович приедет в Академию художеств на торжественное заседание, зашла под видом посетительницы академического музея в фойе. Там она постояла у книжного киоска, и, когда он зашел, почти в упор выстрелила 5 раз из браунинга. Был убит какой-то генерал из свиты, но сам великий князь получил только касательное ранение. Савицкую схватили, отвезли в Петропавловскую крепость, где через несколько дней судили военно-полевым судом и ожидаемо приговорили к повешению. Казнь состоялась в Лисьем Носу через неделю.

Той ночью Зубатов не спал, и около 6 утра, когда обыкновенно совершалось повешение, чувствовал, как сдавливается его шея.

На следующий день их кружок, прекративший в целях конспирации свои заседания, собрался впервые после покушения (от присяжных поверенных Савицкой было известно, что она не назвала на следствии ни одного имени, поэтому угрозы арестов не было). Зубатов не знал, какими увидит своих товарищей после произошедшего, ожидая найти их в состоянии, подобном своему, то есть на грани помешательства. Но, к величайшему изумлению, обнаружил, что никаких перемен ни в ком не произошло. Хотя они и были огорчены смертью Анны, но деловито продолжали свою работу. Так наступающая в штыки солдатская цепь лишь на мгновение замечает, как падает убитым товарищ, и шагает вперед. Анина смерть не перевернула мир. И сколько нужно времени, чтобы стул у буфета с гнутой буковой спинкой, на котором она обыкновенно сидела, откинув назад голову и подсунув под себя ладони, пока еще остающийся пустым, занял случайный член кружка? Неделя? Две?

— Нельзя было позволять это Ане, — сказал он бородатому Максиму, студенту-политехнику, который был в кружке главным.

— Вот как? — искренне удивился тот. — А кому же?

— А почему, например, не тебе? — неожиданно зло спросил Зубатов.

— В каждой организации есть те, кто придумывает, и те, кто исполняет. И первые должны иметь шанс выжить, чтобы продолжать. Я понимаю причины твоей злости и совсем на тебя не сержусь. Но, в конце концов, я рискую не меньше — если организацию раскроют, меня повесят первым. Но ты, кстати, тоже мог бы.

— Да. И за это я на себя сержусь, — резко ответил Зубатов.

Он ни с кем больше не разговаривал. Ни о Савицкой, ни о чём другом. Товарищи не трогали его, понимая, что он скорбит не только по покинувшей их душе, но и по телу. Но Зубатов не скорбел. Он действительно именно удивлялся.

В тот же вечер он явился в охранное отделение и сообщил имена всех этих людей, не достойных того, что Аня за них умерла.

С тех пор прошло больше 20 лет, и Зубатов ни у кого больше не видел таких глаз.

— Вот, господин Клыков, — студент подвел Зубатова к Хрулёву, — изволят быть жертвой эксперимента ПТА по отключению абонентского номера.

Хрулёв внимательно, исподлобья посмотрел на Зубатова, прикидывая, какие мотивы задействовать в беседе с этим господином. Понятно, что не о Страшном суде, но в достаточной ли степени он отвержен, чтобы обличать перед ним лицемерие этого мира? Тут так легко напугать, а человек, видимо, состоятельный и неглупый, такие сейчас особенно нужны.

— Вам, господин Клыков, извините, не знаю вашего имени-отчества… — начал Хрулёв, взяв Зубатова под руку.

— Сергей Владимирович.

— …Сергей Владимирович, в известной степени повезло: поставив над вами эксперимент и лишив вас абонентского номера, система исторгла вас, но и утратила свою власть над вами. Разрыв был мучительным — вы потеряли связь со всем, что было дорого, — но зато вы, глядя со стороны, понимаете, каково тем, кто не потерял эту связь. Как опутывает их паутина проводов и как безнадежно они попадают под власть ЭМАСа. Вам тем более повезло, что вы оказались в нашем кругу — тех, кто делится своими чувствами и мыслями без помощи машин. У кого, таким образом, их невозможно отнять. Оставайтесь с нами!

— Благодарю вас за приглашение. Но какова же цель вашего собрания?

— О, я вижу, вы зрите в корень, — обрадовался Хрулёв, подумав, что Зубатова хоть сейчас можно ставить унтером. — Вы знаете, в чем цель эксперимента, поставленного над вами? Проверить, сколько дней вы сможете прожить без абонентского номера, прежде чем наложите на себя руки или лишитесь рассудка. Таким образом они проверяют, достаточно ли уже поработили людей, чтобы переходить ко второй части плана, или еще нет, и люди еще могут без них обходиться.

— Что же это за вторая часть?

— Известно что: управлять. Давать одним голосам звучать громко, других приглушать, третьих затыкать совсем, а четвертых и вовсе выкидывать. Будь ты доктор, купец или член Государственной Думы, даже писатель — всякому нужна реклама. Не в том обыденном смысле, как аптекари рекламируют свои пилюли, а купцы — новые товары. А в том, что всякий человек рекламирует себя окружающим, подавая таким, каким хочет чтобы они его видели. И вот, они хотят монополизировать всю эту рекламу, а потом ранжировать, кому и сколько прав на неё давать.

— И что же вы предлагаете?

— Мы хотим открыть людям глаза. Мы говорим им: не позволяйте машинам подменять мир вокруг вас. Если каждый день к нам будет приходить хотя бы один человек, и он расскажет правду хотя бы двоим, а каждый из них — еще двоим и так далее, много через год люди в Петрограде победят машину. ЭМАС останется, но будет не более чем удобным средством сношений. Как подзабытый уже телефон. Так что же… вы с нами?

За свою полицейскую карьеру Зубатов видел много таких организаций. В некоторые по молодости он входил сам. Потом, уже будучи начальником, вникал в их жизнь по рапортам секретных агентов и филёров. То, что было сейчас перед его глазами, укладывалось в общую схему и не представляло интереса. Но слова Хрулёва про ЭМАС звучали любопытно. А главное — здесь была барышня с глазами Ани.